Сайен Бейлок - Мозг и тело. Как ощущения влияют на наши чувства и эмоции

Большинство людей не ищут информацию, опровергающую их убеждения. К таким людям, безусловно, относились и френологи. К середине ХІХ века невыверенность постулатов этой науки стала очевидной, поэтому ее популярность пошла на спад.

Однако не все утверждения Галля были лишены оснований. Современная нейробиология нашла немало доказательств в пользу его теории о специализации различных областей мозга. Речь, например, формируется в его особых центрах. С помощью таких технологий, как функциональная магнитно-резонансная томография, ученые сегодня способны наблюдать за тем, что происходит в мозге человека, пока тот говорит. Они доказали, что определенные участки в нем отвечают исключительно за коммуникацию с окружающими и понимание вербальных сообщений. Подобные исследования помогли нейробиологам убедиться еще кое в чем, а именно в том, что осмысление слов происходит не в одной зоне мозговой ткани – в случае необходимости к процессу подключаются и другие области мозга. Например, когда мы пытаемся понять некое сложное высказывание, то обращаемся за помощью к тем участкам мозга, которые организуют наши действия и взаимодействие с миром, даже если мы при этом не делаем никаких физических движений.

Возможно, вам доводилось слышать фразу: «Возбуждающиеся вместе нейроны связываются». В ней в упрощенном виде обобщено удивительное открытие, сделанное в 1949 году канадским физиологом Дональдом Хеббом, который доказал, что структура нашего мозга очень пластична. Так, Хебб обнаружил, что клетки мозга, неоднократно активизирующиеся в одно и то же время, тяготеют к установлению связи между собой. Иными словами, активность в одном нейроне приводит к активности в другом. Это открытие существенным образом изменило наше понимание значения нейронов для процесса обучения. По мере того как клетки снова и снова возбуждают друг друга, происходит определенный рост или изменение метаболизма связей между этими клетками, отчего они начинают еще эффективнее стимулировать друг друга. Если перенести этот закон в область речевой деятельности и придания смысла выражениям, то можно сказать: если одно слово часто встречается в контексте определенного действия, то его звучание провоцирует активность в двигательной области головного мозга, которая, в свою очередь, способствует более быстрому пониманию этого слова. Мы понимаем множество вариантов произношения того или иного слова, потому что моторные зоны мозга, которые были бы использованы для выполнения действия, о котором нам говорят, вовлекаются в процесс осмысления услышанных звуков.

В случае, когда речь идет о таких простых глаголах, как «пнуть», «схватить» и «лизнуть», это, безусловно, верно. Понимание их смысла осуществляется не каким-то речевым мини-компьютером, имплантированным глубоко-глубоко в наш мозг и выполняющим задачи по приданию смысла этим и прочим словам самостоятельно. Огромную роль в данном процессе играют те области мозга, которые участвуют в осуществлении конкретных телодвижений. Чтобы понять смысл этих глаголов, мы пользуемся «услугами» моторных зон головного мозга, которые, собственно, и помогают нам проделывать указанные действия {122}. Слово «схватить» обретает смысл, потому что мы в состоянии ассоциировать его с хватательным движением, которое совершаем. Увязывание глагола «давать» с действием передачи чего-либо кому-либо подкрепляет смысл этого набора звуков конкретным деянием. Даже тогда, когда мы говорим о чем-то абстрактном, например о подаче боссу идеи, двигательная система, контролирующая процесс подачи, снова подключается {123}.

Можно подумать, что понимание речи представляет собой, по сути, мысленную симуляцию действия с участием практически тех же систем мозга, которые и заставляют нас совершать или воспринимать эти действия в физической реальности. Отсюда следует, что слова порождают действие, но связь эта не односторонняя. Совершая действия, например забивая гвоздь, мы лучше понимаем связанные с ними фигуры речи, например: «Джесси пригвоздила его взглядом» {124}. Если действия неоднократно сопровождаются определенными словами (или целыми выражениями), неизбежно наступает момент, когда появление одной половинки этой пары вызывает ассоциацию с другой. И чем больше слов и действий совмещаются таким образом, тем более глубоким и беглым становится наше понимание речи. Конечно, это еще означает, что при нарушениях в двигательной системе речь – особенно та ее часть, которая связана с движениями, – тоже будет затруднена.

В конце января 2000 года в одну из британских больниц поступил пациент, одержимый идеей, что с ним вот-вот произойдет нечто страшное. По словам его жены, эта мания завладела им несколько месяцев назад. Поначалу она не придавала особого значения назойливым мыслям супруга, так как он всегда был человеком беспокойным и предрасположенным к мрачным толкованиям «знаков судьбы». Но его навязчивое состояние усугубилось: на протяжении нескольких недель, предшествующих поступлению в клинику, он постоянно тревожился и повторял, что беда может обрушиться на него в любой момент.

Больница располагала одним из лучших в Англии неврологическим отделением. Всего за несколько часов с момента поступления пациента команда врачей подвергла его полному обследованию и обнаружила, что его движения замедленны. Мужчина принимал оланзапин, нейролептический препарат, предназначенный для предотвращения приступов психоза. Затруднения моторики – один из известных побочных эффектов этого медикамента, так что нарушения двигательной функции не были неожиданными. Однако сканирование головного мозга показало атрофию лобных долей. Пациент плохо справился с тестом на проверку умственных способностей и явно испытывал трудности с речью. Когда его попросили за 60 секунд назвать как можно больше предметов определенных категорий, например автомобилей, фруктов или просто слов, начинающихся на букву «Т», ему удалось назвать от силы два-три.

В последующие шесть месяцев состояние пациента продолжало ухудшаться. При каждом следующем осмотре выяснялось, что его движения еще больше замедлились, а речь стала еще неразборчивей. Наступил момент, когда он мог говорить только «да» и «нет», а затем однажды потерял и эту способность. Мужчина все еще был в состоянии общаться с окружающими с помощью ограниченного набора жестов и мимики, но говорить уже не мог.

Случай заинтересовал всех невропатологов больницы, которым доводилось иметь дело со схожими симптомами у пациентов. Подобная резкая потеря двигательных и речевых способностей характерна для болезней двигательного нейрона – группы прогрессирующих дегенеративных заболеваний, которые разрушают нервные клетки, контролирующие произвольную мышечную деятельность, в том числе артикуляцию, ходьбу, дыхание и глотание {125}.