Софи Кинселла - Шопоголик среди звезд

– На кардиган? – Кай в недоумении оттягивает футболку на животе. – Это ведь не кардиган.

– Знаю. Кардиган вон там. На распродаже, – показываю я. – Я смотрела на него, не на вас. Вот, сами убедитесь!

Воспользовавшись возможностью, я лечу к стойке и хватаю кардиган, который девчонки, слава богу, повесили обратно. Он мягчайший, а «молния» – просто изумительная, и скидка – целых семьдесят процентов! Наверняка пульс опять скакнул до небес при одной мысли, что я держу это сокровище в руках.

– Ну разве не чудо? Разве не прелесть? То есть вы тоже, конечно, симпатичный, – спешу я исправить бестактность. – Не будь кардигана, я обязательно обратила бы на вас внимание.

Повисает тишина. Кай слегка ошарашен. Даже бирюзовые глаза словно тускнеют.

– Вы обратили бы на меня внимание, не будь тут кофты? – наконец выговаривает он.

– Ну да, конечно. И даже, возможно, потеряла бы голову, как те клиентки. Разве что вам досталось бы в соперники еще какое-нибудь сокровище, например, костюм «Шанель» со скидкой в девяносто девять процентов. Этого, наверное, ни одному мужчине не затмить, – смеюсь я, но лицо Кая вытягивается.

– С одеждой мне еще конкурировать не доводилось, – говорит он как будто про себя. – Вещи…

Былая непринужденность и веселье постепенно улетучиваются. Наверное, пора расплатиться за кроссовки и убираться.

– Спасибо за кардиотест! – бодро благодарю я, снимая браслет. – И берегите грудные мышцы!

Нет, правда! Ну и самовлюбленный этот Кай… Да, у него потрясающие бирюзовые глаза и божественная фигура, но кислотно-розовой «молнии» у него нет. Мало ли у кого потрясающие голубые глаза! А кардиган с крутейшей огромной «молнией» – один-единственный. И если Кай воображает, что до сих пор ни разу не соперничал с вещами, то все его девушки ему врали. У любой женщины может в разгар секса мелькнуть мысль о туфлях. Известный факт.

Ладно, ну его, этого Кая. Зато у меня теперь самые лучшие, самые скоростные в мире кроссовки. И ничего, что они стоили жутких четыреста долларов, – будем считать это инвестицией в мою карьеру. В саморазвитие.

– Я вам их упакую, – говорит кассир, и я рассеянно киваю. Мысленно я уже на стартовой линии рядом с Сейдж, которая хвалит со знанием дела: «Крутые кроссовки!» А я отвечаю с беззаботной улыбкой: «Спасибо». А Сейдж мне: «И почему Люк до сих пор молчал, что ты спортсменка?» А я: «Еще какая! Обожаю бег». (Пока нет, если честно, но обязательно полюблю. Как только побегу, выброс эндорфинов мгновенно вызовет привыкание и зависимость.) А Сейдж: «Так давай тренироваться вместе! Каждое утро!» А я, небрежно: «Конечно». А Сейдж: «Я обычно бегаю с подругами, но вы с ними легко сойдетесь. Ну там Кейт Хадсон, Дрю Бэрримор, Камерон Диас и…»

– Картой или наличными, мэм?

Очнувшись, я моргаю и лезу за картой.

– Да, вот. Картой.

– А флягу уже выбрали?

– Что?

– Фляга дается в подарок к каждой паре обуви, – поясняет кассир, показывая на плакат у кассы.

Ух ты, эти кроссовки с каждой минутой все выгоднее.

– Сейчас посмотрю, спасибо!

Просияв, я направляюсь к стенду с флягами. Хипповую флягу Сейдж, наверное, тоже оценит. Их тут целый стеллаж – хромированные, матово-черные и силиконовые всех цветов радуги. Взгляд скользит выше и натыкается на подпись «лимитированная коллекция». Я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть рисунок, но эти фляги совсем высоко, на пятой полке. Ну кто так делает? Кто ставит лимитированные коллекции на пятую полку?

Я подтаскиваю к стеллажу стоящую неподалеку стремянку. Вот теперь фляги видны во всей красе, и они совершенно потрясающие – с изумительными ретропринтами. Выбрать невозможно, глаза разбегаются, но в конце концов я останавливаюсь на трех – в красную полоску, с янтарными завитками и в черно-белый цветочек. Одна будет бесплатно, а за остальные две заплачу – будут сувениры для Минни и Сьюз.

Осторожно поставив три фляги на верхнюю ступень стремянки, я обвожу глазами зал. Отсюда отличный обзор. Видно все проходы, и непрокрашенные корни на голове покупательницы у кассы, и…

Ой.

Погодите…

Застывшим взглядом я смотрю в дальний угол.

На девушку, которую заметила только сейчас. Она худющая, в бледно-голубых джинсах-скинни, серой толстовке с накинутым на голову капюшоном и темных очках, закрывающих лицо. Весь этот камуфляж неспроста. Потому что девушка ворует.

Она сует в огромную сумку («Баленсиага», последняя коллекция) одну пару носков, потом другую. Потом третью. Потом, оглянувшись, она словно съеживается в своей толстовке и быстро идет к выходу.

Никогда прежде не видела магазинного вора «за работой», поэтому на миг я просто каменею. Но уже через секунду внутри вскипает ярость. Девица ворует! В магазине! Так не должно быть! Это недопустимо!

А если все так начнут делать? Мало кто откажется от бесплатных носков, но это не значит, что можно просто идти и брать. Мы оплачиваем покупки. Даже если они нам не совсем по карману.

Внутри у меня все переворачивается. Я клокочу от злости. Это нечестно! Я вдруг понимаю, что не дам ей уйти. Нужно что-то делать. Не знаю что, только нужно. Оставив фляги, я соскакиваю со стремянки и пулей лечу на улицу. Вон она, эта девица! Я перехожу на бег, лавируя между прохожими. Сердце тревожно колотится. А если она решит меня припугнуть? Вдруг у нее пистолет? Боже, конечно, пистолет! Это же Лос-Анджелес, тут у всех оружие. Плохи дела. Ладно, пусть меня застрелят, но я не отступлю! Вытянув руку, я хлопаю девицу по костлявому плечу.

– Простите?

Девица оборачивается, и я испуганно сжимаюсь – сейчас мне в бок упрется холодное дуло. Но его нет. За огромными темными очками лица воровки почти не видно, только бледный острый подбородок и тощую, почти дистрофическую шею. Мне вдруг становится ее жалко. Вдруг она бездомная? И ей нечем больше заработать? Продаст носки и купит еды своему младенцу-кокаинщику?

Внутренний голос шепчет: «Отвернись, Бекки! Пусть идет себе». Но я не могу. Потому что, даже если у нее младенец-кокаинщик, это неправильно. Так не должно быть.

– Вы попались, – заявляю я. – Я видела, как вы взяли носки.

Девица, вздрогнув, хочет сорваться с места, и я машинально хватаю ее за локоть.

– Воровать нельзя! Нельзя, и все! Вы, наверное, думаете: «А что такого, никто же не пострадает». На самом деле страдают продавцы. Иногда у них вычитают из зарплаты за пропажу. Это разве честно? – Девица отчаянно выкручивается, но я крепко держу ее обеими руками. У матери двухлетнего ребенка вырабатывается бульдожья хватка. – А потом подскакивают цены, – пыхчу я. – И страдают все. Вы, наверное, думаете, что выхода нет, но это не так. Еще можно изменить свою жизнь. Можно обратиться за помощью. Вас принуждают воровать? – сочувственно спрашиваю я. – Не спорю, тяжело. Но есть ведь кризисные центры. Я видела передачу, там все замечательно устроено. – Я уже собираюсь рассказать подробнее, когда очки у девицы сползают, приоткрывая лицо.