Диана Гэблдон - Семь камней

Пепен насмешливо фыркнул.

– О, да никогда! Она аппетитная, но не сознает этого. И она добродетельная, клянусь. И если вы думаете, что сумеете соблазнить ее в стенах монастыря…

Ракоши откинулся в кресле и показал на еще одну бутылку.

– В таком случае… что вы теряете?

Она почувствовала запах больницы задолго до того, как маленькая группа новициаток подошла к двери. Они шли по двое, скромно опустив глаза, но она не удержалась и бросила быстрый взгляд на трехэтажное здание, изначально дворец, который – по слухам – был отдан матери Хильдегарде ее отцом, как часть наследства, когда она посвятила себя церкви. Он стал монастырским домом и постепенно все больше и больше принимал больных, а монахини переселились в новый дом, построенный в парке.

Снаружи это был приятный старинный дом. Но запах болезни, мочи, кала и рвоты висел в нем как липкая завеса, и Джоан надеялась, что ее не стошнит, что она удержится. Маленькая послушница рядом с ней, сестра Милосердие Божие (которую все называли просто Мерси), была белее, чем ее вуаль, ее глаза были направлены на землю, но явно ничего не видели: она наступила на слизня и вскрикнула от ужаса, раздавив его сандалией.

Джоан поспешно отвела взгляд. Она никогда не научится смиренно опускать глаза, это точно. И не научится смирению в мыслях.

Ее обеспокоил и встревожил не вид пациентов. Она и прежде видела больных, и они тут не ждали от нее ничего, кроме мытья и кормления; с этим она справилась бы без труда. Она боялась увидеть тех, кому суждено скоро умереть – потому что в больнице наверняка будет много таких. И что тогда ей скажут голоса?

Однако голоса молчали. И через некоторое время она уже почти не нервничала. Она могла выполнять эту работу и фактически, к ее удивлению, даже наслаждалась своим умением облегчить чью-то боль, с радостью уделяла больным внимание – и если они смеялись над ее французским, то и пусть, зато они ненадолго забывали про боль и страх.

Были и такие, кто лежал под серым покровом смерти. Правда, их было совсем немного, и они пугали ее гораздо меньше, чем дома сынишка Вэйри Фрэзера или тот молодой самоубийца на судне. Может, дело было в смирении или во влиянии ангелов, в честь которых была названа больница, Джоан не знала, но обнаружила, что ей не страшно дотрагиваться до тех, кто, как она видела, скоро умрет, не страшно говорить с ними. Она замечала, что другие сестры и даже санитарки были ласковыми к таким людям, и ей пришло в голову, что тут не нужно провидческого дара, чтобы знать, что долго болевший человек, исхудавший так, что остались кожа да кости, не жилец на этом свете.

«Дотронься до него, – сказал тихий голос в ее голове. – Утешь его».

«Ладно», – вздохнула она. Как можно утешить такого больного, она не знала, но помыла его как можно ласковее и уговорила съесть несколько ложек каши. Потом она уложила его в постель, поправила ночную рубашку и тонкое одеяло.

– Спасибо, сестра, – сказал он и, взяв ее руку, поцеловал ее. – Спасибо за твои сладкие прикосновения.

В тот вечер она вернулась в дортуар задумавшись, но со странным ощущением, что она находится на пороге какого-то важного открытия.

Ракоши лежал с закрытыми глазами, положив голову на грудь Мадлен, вдыхал запах ее тела и чувствовал между своих ладоней всю ее медленно пульсирующую световую сущность. Она была нежно-золотая, со светящимися голубыми венами, глубоко в груди под его ухом билось ее лазуритовое сердце, живой камень. И глубоко внутри была ее красная матка, раскрытая, нежная. Пристанище и помощь. Обещание.

Мелизанда когда-то показала ему основы сексуальной магии, и он прочел об этом с большим интересом в некоторых древних алхимических текстах. Впрочем, он никогда не применял ее на проститутках – и фактически не пытался и в этот раз. И все-таки это случилось. Он видел волшебство, медленно разворачивавшееся перед ним, под его руками.

Как странно , сонно думал он, глядя, как тонкие следы зеленой энергии распространялись по ее матке, медленно, но неуклонно. Раньше он думал, что это происходит мгновенно, что мужское семя прорастает в женщине, и все. Но все было не так. Теперь он увидел, что было два типа семени. У нее было одно, он ясно это чувствовал, бриллиантовое пятнышко света, сверкавшее словно пронзительное, крошечное солнце. Его собственное – маленькое, зеленое, простейшее – притягивалось к этому крошечному солнцу, готовое к жертвоприношению.

– Доволен, chéri ? – прошептала она, гладя его волосы. – Тебе было хорошо со мной?

– Я невероятно счастлив, дорогая. – Он предпочел бы, чтобы она не раскрывала рот, но неожиданный прилив нежности к ней заставил его сесть и улыбнуться. Она тоже приподнялась и потянулась за чистой тряпочкой и спринцовкой, но он положил руку ей на плечо, заставляя лечь.

– Не мойся на этот раз, ma belle , – сказал он. – Сделай мне одолжение.

– Но ведь… – Она растерялась: обычно он настаивал на чистоте. – Ты хочешь, чтобы я забеременела? – Потому что перед этим он не велел ей пользоваться губкой, пропитанной вином.

– Да, конечно, – удивленно ответил он. – Разве мадам Фабьен не сказала тебе?

У нее раскрылся рот.

– Нет, не сказала. А что – зачем, ради бога? – Разволновавшись, она высвободилась из его рук и свесила ноги с кровати, собираясь накинуть платок. – Что ты собираешься с ним сделать?

– С ним сделать? – удивленно переспросил он. – Что ты имеешь в виду?

Она накинула платок на плечи и попятилась к стене, прижав руки к животу и глядя на него с нескрываемым страхом.

– Ты маг – это всем известно. Ты берешь новорожденных детей и используешь их кровь для колдовства!

– Что? – довольно глупо переспросил он. Протянул руку за кюлотами, но передумал. Вместо этого встал, подошел к ней и положил руки ей на плечи.

– Нет, – сказал он, наклоняясь и глядя ей в глаза. – Нет, я не делаю таких вещей. Никогда. – Он использовал всю силу искренности, какую мог продемонстрировать, и почувствовал, как она немного заколебалась, уже менее уверенная в своих страхах.

Он улыбнулся ей.

– Кто тебе сказал, что я маг, бога ради? Я философ, chérie , изучаю загадки природы, вот и все. И я клянусь тебе моей надеждой попасть на небо… – Вообще-то оно не существует, но зачем спорить и придираться? – …что я никогда, ни разу не использовал в моих исследованиях ничего, кроме водички мальчиков.

– Что, мочу маленьких мальчиков? – спросила она с усмешкой. Он слегка расслабил руки, но все еще не убирал их с ее плеч.

– Конечно. Это самая чистая вода, какую можно отыскать. Собирать ее немного трудно, заметь… – она улыбнулась, это хорошо, – …но процесс не причиняет ни малейшего вреда младенцу, который все равно извергает из себя воду, использует ее кто-то там или нет.