Лайза Джуэлл - Холодные сердца

Lisa Jewell

The House We Grew Up

Copyright © Lisa Jewell, 2013.

This edition is published by arrangement with Curtis Brown UK and The Van Lear Agency LLC.

© Новикова Е., перевод на русский язык, 2017

© Бушуев А., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Привет, Джим!

Ну, должна сказать, не будь мы знакомы, я бы ни за что не подумала, что тебя именуют таким простоватым именем – Джим! «Барбур» [1] и аккуратный жилет на фото твоего профиля делают тебя больше похожим на Руперта или Генри, одним словом, на кого-то незаурядного, чье имя состоит из двух слогов, сам понимаешь! И если речь зашла о слогах, и поскольку ты спросил, отвечу. Нет, на самом деле мое имя не Rainbowbelle [2] . КОНЕЧНО ЖЕ, НЕТ! Меня зовут Лорелея, и мое имя состоит их трех или четырех слогов, в зависимости от того, как его произнести. (Мои родители нарекли нас в честь греческих богинь. Мою сестру зовут Пандора. Еще была Афина, она родилась мертвой, но об этом ты уже знаешь.) Ну да ладно. Ло-ре-лея. Или Лор-лей. На самом деле я не привередливая.

Мне шестьдесят пять, и я живу в одной из самых красивых деревушек Котсуолда [3] в большом старом «сумасшедшем» доме, наполненном старинными вещицами, которые я называю СОКРОВИЩАМИ, а мои дети – ДЕРЬМОМ. Пожалуй, можно считать, что у нас ВСЕ в порядке.

У меня четверо детей. Мэган уже сорок. Бетан – тридцать восемь, а близнецам Рори и Ризу по тридцать пять. Ах да, и преимущественно из-за необыкновенной плодовитости моей старшей дочери я уже не единожды бабушка. А у тебя есть дети? Ты ни разу не упоминал о них, поэтому мне кажется, что нет. Или я ошибаюсь? Как правило, первое, о чем рассказывают люди, это о своих детях, разве не так? К сожалению, мы довольно редко видимся, они все так заняты. Что ж, полагаю, ты вполне мог бы назвать меня островитянкой. Около четырех лет назад я потеряла своего супруга, и, как бы ты сказал, в какой-то степени у меня все пошло наперекосяк.

Итак, что я могу рассказать о себе? Я обожаю природу, деревню, люблю детей, люблю плавать. Я выгляжу на свой возраст. Но, несмотря на годы, мне удалось сохранить фигуру, и меня это очень радует. Вижу, что многие женщины, которых знаю много лет, после климакса превратились в мамонтов! И, как ты можешь судить по моей фотографии, у меня длинные волосы. Ничто не старит женщину быстрее, чем стрижка!

Как бы там ни было, но обо мне достаточно. Расскажи побольше о себе! Ты говоришь, что вдовец. Я очень огорчилась, узнав об этом. И в каких краях ты обитаешь, вроде на Севере? Судя по фото, у тебя есть собака. Замечательный ретривер. Как его зовут? Пока росли дети, у нас тоже была собака, но, как только они разъехались, я не вижу смысла держать животных.

Посмотрю, что смогу сделать со своими фотографиями. На самом деле я не очень лажу с ноутбуком. Но, возможно, получится отправить тебе что-нибудь еще. Я попробую.

И спасибо, Джим, что остаешься на связи. Интернет действительно удивительная штука, особенно для таких старпёров, как мы, не правда ли? Я бы на самом деле пропала без него. Хотела бы, чтобы ты снова ответил мне, но, пожалуйста, не чувствуй себя обязанным это делать, если сочтешь меня чересчур назойливой!

С наилучшими пожеланиями,

Твоя Лорелея Берд [4]

Влажный жар повергал в шок после прохлады кондиционера, который в течение последних двух часов охлаждал салон автомобиля. Мэг захлопнула дверцу машины, засучила рукава хлопчатобумажной футболки, опустила очки на нос и посмотрела на дом.

– Господи Иисусе.

На тротуаре к ней присоединилась Молли и тоже во все глаза из-под солнцезащитных очков уставилась на дом.

– О боже.

Какое-то мгновение они стояли рядом. И были почти одного роста. Прошлым летом, к своей радости, Молли удалось догнать мать. Теперь рост обеих составлял около 177 см. Молли была длинной и худой, как манекенщица; в джинсовых шортиках, демонстрировавших загорелые ноги, белых шлепках. Свои пыльно-медовые волосы она стянула на макушке в замысловатый узел. Довершали образ легкая хлопчатобумажная рубашка, наброшенная поверх розовой майки, и множество браслетов и фенечек, украшавших тонкие запястья и лодыжки. В противоположность ей Мэг выглядела коренастой и походила на защитника; на ней были классические синие слаксы, футболка из хлопка с длинными рукавами в бретонскую полоску, на ногах – серебристые фитфлопы, украшенные пайетками. Единственная уступка, которую она позволила себе в эту выдавшуюся не по сезону жару, – сделанный в последний момент педикюр. Мать и ее единственная дочь только что едва преодолели последнюю стадию кошмара, длившегося более трех лет и ставшего довольно распространенной бедой подросткового возраста. Теперь можно было сказать, что они почти стали друзьями. Почти. Кто-то однажды сказал Мэг, что дочь «вернется» к ней, когда той исполнится девятнадцать. Подождать еще «каких-то» четыре года. «Все еще хуже, чем я думала. То есть гораздо хуже». Мэг покачала головой и осторожно шагнула в сторону дома. Он стоял там, кирпичик к кирпичику, в точности такой, как в тот день, когда она появилась на свет сорок лет назад. Три низких окна, выходящих прямиком на улицу, выше еще четыре окна, две входные двери в разных концах дома, справа сбоку овальная табличка, сделанная давно умершим местным мастером, на которой выгравировано слово «Гнездо», и парочка влюбленных птичек с переплетенными клювами. Слева от дома – выкрашенные в зеленый цвет ворота, от которых к черному ходу вела гравийная дорожка. Объявления на окнах гласили, что дом находится под патронажем «Соседского дозора» [5](«Что произошло с «Соседским дозором?» – лениво подумала Мэг), что его жильцы являлись приверженцами Королевского общества защиты птиц, и еще здесь не терпят агентов, занимающихся торговлей вразнос.

Все здесь осталось таким же, каким было на протяжении веков.

Кроме…

– Это худший дом из всех, что я видела, – заявила Молли. – Даже хуже, чем в телешоу.

– Но мы еще даже не были внутри, Молл, попридержи свои мысли, не стоит сразу их высказывать вслух.

– А мой нос тоже меня подводит, да?

– Пожалуй, ты права, – вздохнула Мэг.

Окна, которые на ее памяти никогда не отличались чистотой, теперь покрылись настолько густым слоем грязи, что совершенно не пропускали свет. Собственно говоря, они были черными. Пастельно-желтый глостерский кирпич обесцветился и потрескался. Зеленые ворота держались на одном-единственном гвозде, а гравийная дорожка завалена какими-то случайными предметами: старыми детскими колясками, ржавым велосипедом, засохшей рождественской елкой в разбитом горшке, коробкой с разбухшими и влажными от сырости журналами, ставшими в два раза толще их первоначального размера.