Джудит Макнот - Раз и навсегда

Он смотрел на нее, и по его лицу было видно, что его переполняла злость.

– Можешь делать все, что тебе вздумается, Виктория, – устало сказал он. – Женившись на тебе, я допустил самую большую ошибку в своей жизни.

Виктория поразмыслила над сказанным и, решив, что пока он находится в таком настроении, нет смысла спорить, извинилась и вышла, сославшись на то, что ей нужно переодеться. Джейсон не ужинал с ней в этот вечер, и она ушла спать, предполагая, что он наверняка придет к ней ночью, хотя бы потому, что так хочет сына.

Но Джейсон не пришел ни в ту ночь, ни в последующие три ночи. Он прибегал ко всяческим уловкам, только чтобы не видеть ее. Целыми днями он работал в своем кабинете, диктуя письма секретарю мистеру Бенджамину и встречаясь с людьми, приезжающими из Лондона, чтобы потолковать с ним о капиталовложениях, отправке грузов и самых разнообразных коммерческих сделках. Если он сталкивался с Викторией в столовой или случайно проходя мимо, то здоровался с ней вежливо, но отстраненно, как будто они были чужими друг другу.

Когда через несколько дней он закончил работу, то собрал вещи, переоделся и отбыл в Лондон.

Поскольку Кэролайн находилась на южном побережье у одного из своих братьев, жена которого должна была вот-вот родить, Виктория большую часть времени проводила в приюте, играя с детьми, или посещала жителей деревни, которые чувствовали себя в ее обществе уже достаточно свободно. Но как она ни старалась отвлечься, ей было очень тоскливо без Джейсона. В Лондоне он уделял ей массу времени. Сопровождал почти повсюду, где она бывала, на балы, рауты, в театр, и хотя не часто находился рядом, она знала, что он где-то неподалеку, не спускает с нее глаз и вовремя придет на выручку. Ей не хватало его поддразнивания, заботы и даже грозных взглядов. Ведь с той поры, когда пришло письмо от матери Эндрю, Джейсон стал ее другом, и не просто другом, а, пожалуй, самым близким человеком.

А теперь он вел себя словно вежливый сосед, подчас испытывающий необходимость встретиться по соседским надобностям, но намеренно и упорно держащийся в отдалении. Виктория понимала, что он больше не злится на нее; просто он вычеркнул ее из своей жизни, будто ее и нет вовсе.

На следующий вечер Джейсон снова уехал в Лондон, и Виктория томилась без сна, устремив пустой взгляд на шелковый балдахин над кроватью и предавшись мечтаниям, что когда-нибудь снова будет танцевать с ним, как это прежде было не раз. Джейсон изумительный танцор: он движется в танце с такой естественной грацией…

Она подумала: «Интересно, чем он занимается в эти долгие ночи в Лондоне, вдали от дома?» И решила, что скорее всего играет в карты в одном из клубов «исключительно для мужчин», членом которого состоит.

На пятый вечер Джейсон не появился. Утром, за завтраком, взгляд Виктории упал на страницу «Газетт», где в разделе светской хроники объяснялось, чем он занимается в столице.

Оказалось, он вовсе не играет в карты и не проводит деловые встречи. Он был на балу у лорда Мюирфилда, где танцевал с прелестной хозяйкой дома, отличающейся пышными формами. В газете также сообщалось, что накануне лорда Филдинга видели в театре с некоей брюнеткой, танцовщицей оперного театра. И Виктория вспомнила, что любовницу Джейсона зовут Сибил, что она танцовщица и брюнетка.

Виктория почувствовала прилив ревности – настоящей, отчаянной, до головокружения. Это совсем выбило ее из колеи, ибо прежде ей никогда не доводилось испытывать подобного чувства.

К несчастью, именно в этот момент Джейсон появился в столовой, причем в том самом виде, в котором уехал накануне в Лондон. Если не считать того, что его великолепно сшитый фрак был беззаботно расстегнут, а ворот белой рубашки вольно обнажал сильную загорелую шею. Было очевидно, что ночь он провел вне своего лондонского дома, где у него был целый гардероб одежды.

Он сухо кивнул ей, проходя к буфету, и налил себе чашку дымящегося черного кофе.

Виктория медленно поднялась со стула, дрожа от обиды и гнева.

– Джейсон, – холодным и жестким тоном обратилась она к нему.

Он кинул на нее через плечо вопрошающий взгляд и, увидев ее каменное лицо, повернулся.

– Да? – сказал он, поднося чашку ко рту и глядя на жену.

– Ты помнишь, что чувствовал, когда твоя первая жена в Лондоне напропалую изменяла тебе?

Он опустил чашку с кофе, но его лицо по-прежнему оставалось бесстрастным.

– Прекрасно помню.

Удивляясь самой себе и отчасти гордясь неизвестно откуда взявшейся смелостью, Виктория многозначительно кивнула на газету и гордо подняла подбородок.

– Тогда, надеюсь, это не повторится.

Он мельком глянул на открытую газету и снова перевел взгляд на нее.

– Насколько я помню, меня не очень интересовало, чем она занимается.

– А меня это интересует! – не в силах больше сдерживаться, взорвалась Виктория. – Я прекрасно понимаю, что предусмотрительные мужья заводят… любовниц, но… У вас, англичан, на все случаи существуют правила, и благоразумие – одно из них. Когда афишируют своих… своих подружек, это унизительно и оскорбительно. – С этими словами она быстро удалилась из столовой, чувствуя себя ненужной и отверженной.

Тем не менее выглядела она как гордая и прекрасная королева: длинные волосы золотистыми густыми локонами ниспадали на спину, изящная фигура, удивительно грациозная походка… Джейсон молча смотрел вслед уходящей от него молодой жене, забыв о кофе. Он ощутил, как знакомое горячее желание возникает в нем, то самое желание, которое мучило его в течение многих месяцев, – заключить ее в объятия и утонуть в ней. Но он не тронулся с места. Что бы она ни чувствовала по отношению к нему, это не было ни любовью, ни даже желанием. Оказывается, она считала бы очень «предусмотрительным» и благоразумным с его стороны держать любовницу подальше от людских глаз, чтобы удовлетворять с ней свою мерзкую похоть, горько думал он. Ее гордость страдала лишь оттого, что его видят с этой женщиной на людях.

Значит, страдала ее гордость, и ничего больше. Но когда Джейсон вспомнил, какую встряску получила ее гордость от любимого ею Эндрю, то понял, что она может не выдержать новых подобных потрясений. Он знал, что такое гордость; Джейсон прекрасно помнил, какое унижение и ярость испытал, когда впервые обнаружил, что Мелисса ему изменяет.

Он задержался в кабинете, чтобы взять кое-какие бумаги, затем пошел наверх, на ходу пробегая глазами документы.

– Доброе утро, милорд, – сказал камердинер, укоризненно глядя на небрежно накинутый фрак.

– Доброе утро, Франклин, – ответил хозяин, передавая ему фрак и не отрывая глаз от свежих документов.

Франклин приготовил бритву, ремень для правки и кружку с пеной, а затем начал чистить одежду хозяина.