Шейла Олсен - Все оттенки роз

– Только не срывайся на цветах, – добавляет Карлос, когда я с равнодушным видом запихиваю громоздкий букет в шкафчик, однако втайне стараюсь не погнуть и не надломить стебли.

– Сменим тему. Расскажи, как прошла вчерашняя вечеринка – ты видел кого хотел?

Карлос бросает на меня многозначительный взгляд, но примиряется с переменой темы.

– Это оказался полным облом. Намечающийся тест по физике, поэтому в конечном итоге так и не явился. Я смылся оттуда пораньше и пошел домой смотреть старые выпуски SNL [2]на ноутбуке.

Я сжимаю его руку.

– Мне так жаль. Может, вы встретитесь в следующие выходные.

– Может быть. – Карлос пожимает плечами. – А еще может быть, что мистер Красивый и Загадочный завтра снова пришлет тебе букет.

– Давай без фантазий. – Сегодняшнего унизительного эпизода было вполне достаточно.

– Эй, послушай. – Карлос останавливается в конце коридора, вынуждая Софи Зайнес резко метнуться в сторону, не врезаться в нас.

Софи симпатичная – из тех чересчур ухоженных девчонок, у которых всегда яркий макияж, идеальная прическа и наряды. Рядом с такими, как она, я кажусь себе простой и бесцветной, как какая-нибудь плоская аппликация, лишенная красок. Я либо покупаю одежду в магазинах секонд-хенд, либо донашиваю за сестрой. Слава богу, у меня есть Карлос, который помогает мне с выбором вещей, но тем не менее я не могу тягаться со всеми софи этого мира.

– Мне моя милая Шарлотта нравится такой, какая есть, – говорит Карлос, оглядываясь на меня. – Вечной девственницей.

Я морщусь, бросая взгляд на Софи и надеясь, что этих слов она не слышала. Карлос может запросто обсуждать мою сексуальную жизнь – или ее отсутствие – на людях, но мне… не настолько легко это дается.

– Никакая не вечная, – мягко поправляю его я. – Просто подожду до окончания университета – как минимум.

– То есть, по сути, до скончания века?

– Перестань. – Улыбаясь, я качаю головой.

– Ты просто святая, Шарлотта Рид. И, как я уже сказал, мне это в тебе нравится.

Мы выходим через массивные двойные двери на улицу. Полуденное солнце светит ярко и горячо. Карлос подносит руку к глазам, чтобы защитить их от слепящего света. В поисках свободного места, мы осматриваем газон, усеянный группками учеников, которые сидят прямо на траве или на поблекших синих скамейках.

Когда мы приближаемся к нашему излюбленному местечку в тени, Карлос говорит:

– Однажды ты потеряешь голову от любви, и я не смогу оторвать тебя от какого-нибудь великолепного мужского образчика с прессом, как у спартанского бога.

Я фыркаю.

– Думаю, это описание твоей мечты, – парирую я. В моих мыслях вообще нет никакого парня мечты.

Мы садимся, и Карлос подмигивает мне.

– Вот увидишь, моя чистая, невинная Шарлотта. Однажды ты встретишь кого-нибудь, кто перевернет твой идеальный мир с ног на голову.

Наш крошечный одноуровневый домик на улице Харпер воткнут между двумя возвышающимися в отдалении от дороги и медленно умирающими пальмами. В соседском дворе стоит на кирпичах проржавевший «Бьюик». Из-под проволочного забора в двух домах от нас поскуливает собака, а с боковой улочки доносится вой сирены. И тем не менее всего лишь в пяти кварталах отсюда расположен бульвар Сансет, где толпятся туристы; сфотографировав золотые звезды, вмонтированные в тротуар, они садятся в экскурсионные автобусы и поднимаются на Голливудские холмы поглазеть на дома рок-звезд, звезд кино и реалити-шоу. Так близко, считай, только руку протянуть, и все же тот район, в котором я живу, с его обветшалыми, облупившимися, выгоревшими на солнце домами, – это словно другой мир.

Когда я вхожу, в доме царит тишина. Я разворачиваю букет с цветами над кухонной раковиной, срывая прозрачный целлофан, и ставлю их в вазу с прохладной водой. Цветы кажутся еще прелестнее здесь, в доме. Их нежные лепестки – как дыхание весны на фоне обшарпанных желтых стен.

– Кто подарил? – из арки, отделяющей кухню от гостиной, доносится голос моей сестры. Это жилище – вызывающий клаустрофобию тесный прямоугольник с тремя спальнями, соединенной с кухней гостиной и одной невозможно крошечной ванной. Брея ноги утром перед школой, я обычно высовываю одну ногу из-за душевой занавески и упираю ступню в край раковины, чтобы сохранить равновесие.

– Никто, – быстро отвечаю я, ставя вазу в центр кухонного стола.

На бедре у Мии висит малыш Лео, крохотными пальчиками сжимая ткань ее белой футболки, заляпанной детской отрыжкой. Сестра подходит ко мне, и я щекочу подбородок племянника.

– Они посимпатичнее, чем те остатки, которые ты обычно приносишь из магазина, – замечает Миа.

– Это был специальный заказ, который так никто и не забрал. – Ложь дается мне легко, чему я удивляюсь. Я никогда не лгу, у меня не бывает повода.

Миа поднимает Лео повыше, и взгляд его синих глаз устремляется на меня, а рот расплывается в беззубой улыбке. Я забираю малыша у сестры, а она усталым движением проводит пальцами по своим золотистым волосам, словно впервые за день у нее освободились руки. Ее запавшие глаза говорят о недосыпе, и на мгновение у меня возникает такое чувство, будто я смотрю на собственное отражение. Миа на два года старше меня, и, хотя отцы у нас разные, мы могли бы сойти за близняшек; у нас одинаковые зеленые глаза с поволокой и волосы карамельного оттенка.

– Не знаю, зачем ты все еще его носишь, – говорит сестра, подходя к холодильнику.

– Ты о чем? – спрашиваю я, немного подбрасывая Лео и улыбаясь, когда он заливается журчащим детским смехом. Прижавшись носом к его шее, я вдыхаю его сладкий младенческий аромат – запах молочной смеси в сочетании с тальком. В свои почти восемь месяцев он стал намного более активным и игривым – протягивает ручки, чтобы ухватить прядь моих волос, дрыгает ножками от восторга. Когда Лео хочет спать, он оглашает весь дом разгневанными воплями; даже Карлос готов проповедовать целесообразность воздержания, когда мы с ним нянчимся с Лео. Но даже несмотря на то, что я вижу, как материнство разрушило жизнь моей сестры, я не могу представить себе наш дом без него. Без его ярко-розовых щечек, липких пальчиков и хихиканий, когда он сидит в своем высоком стульчике за завтраком. Мое обожание сложно выразить словами.

– Мамино кольцо, – кивком головы она показывает на мою левую руку. Кольцо с бирюзой немного перекрутилось на пальце. Мой отец подарил его нашей матери в самом начале их отношений, и однажды, когда мама решила, что я уже достаточно взрослая и не потеряю кольцо, отдала его мне.

– Оно напоминает мне о ней, – отвечаю я, хотя причина не только в этом, Миа знает. Кольцо – напоминание о том, чем в итоге все кончилось для матери: о том, как она снова и снова влюблялась, пока ее жизнь тлела в зеркале заднего вида, а еще о том, что у меня все должно быть иначе.