Джоджо Мойес - Одна в Париже

Но несмотря на все свои фантазии, он понимает, что это дохлый номер. Сандрин вряд ли появится возле бара, где он работает. После того как они расстались, она обходит бар стороной. Тогда что он здесь делает?

Фабьен поднимает глаза и видит девушку, бредущую в конец длиннющей очереди, синяя шапочка низко надвинута на челку. На лице девушки написана та же растерянность, что и у всех, кто обнаруживает, какой длины очередь.

Девушка в синей шапочке встает за женщиной неподалеку от него. У девушки в руках две полоски бумаги.

– Простите? Вы говорите по-английски? Это очередь на выставку Кало?

Она уже не первая, кто спрашивает. Женщина пожимает плечами и бросает что-то по-испански. Когда до Фабьена доходит, что именно девушка держит в руках, он поворачивается к ней:

– Вам не надо стоять в очереди. – Он показывает на начало очереди. – С билетами – вон туда.

– Ох, – улыбается она. – Какое счастье!

И тут он ее узнает:

– Простите, это не вы, случайно, были вчера вечером в кафе «Бастид»?

Вид у нее слегка ошарашенный. Она машинально прикрывает рот рукой.

– Ой! Официант. Я облила вас вином. Извините.

– De rien, – отвечает он. – Пустяки.

– Но вы все равно извините меня. И… большое спасибо. – Она уже собирается отойти, но поворачивается и смотрит на Фабьена, а потом – на толпу народа вокруг. Явно что-то прикидывая в уме. А затем спрашивает его: – Скажите, вы кого-нибудь ждете?

– Нет.

– Хотите… хотите мой второй билет? У меня два.

– А вам самой разве не нужно?

– Мне их… подарили. Так что второй мне без надобности.

Фабьен таращится на девушку в ожидании дальнейших объяснений, но она больше ничего не говорит. Он протягивает руку и берет билет:

– Спасибо!

– Не стоит благодарности.

Они вместе направляются к маленькой очереди у входа, где проверяют билеты. Он рад неожиданному подарку и не в силах сдержать довольную ухмылку. Она смущенно косится на него и тоже улыбается. Он вдруг замечает, что у нее порозовели уши.

– Итак, – начинает он. – Вы здесь на каникулах?

– Только на уик-энд. Просто… ну вы понимаете… хотелось куда-нибудь съездить.

Он слегка склоняет голову набок:

– Это хорошо. Просто взять и уехать. Очень… – он подыскивает нужное слово, – импульсивно.

Она качает головой:

– А вы каждый день работаете в ресторане?

– В основном. Я хочу стать писателем. – Опускает глаза и поддевает носком камешек. – Но боюсь, что так и останусь официантом.

– О нет! – произносит она неожиданно звонким голосом. – Не сомневаюсь, у вас получится. Ведь на ваших глазах столько всего происходит. Жизнь самых разных людей, я хочу сказать. У вас наверняка полно идей.

Он смущенно пожимает плечами:

– Это просто мечта. Не уверен, что она сбудется.

И вот они уже у входа на выставку. Охранник ведет девушку к стойке, чтобы проверить ее сумку. Она явно смущается, и Фабьен не знает, ждать свою новую знакомую или нет.

Однако она поднимает руку, словно желая попрощаться.

– Еще раз спасибо, – говорит она. – Надеюсь, вам понравится выставка.

Он засовывает руки в карманы и кивает:

– До свидания.

Он даже не знает ее имени. А потом она бежит вниз по ступенькам и исчезает в толпе.

Фабьена еще несколько месяцев назад засосала рутина жизни, и он потерял способность думать о чем-то другом, кроме Сандрин. И любой бар, куда он заходил, непременно навевал ему воспоминания о местах, где они когда-то бывали. А каждая песня, которую он слышал, напоминала ему о форме ее верхней губы, о запахе ее волос. Он словно жил с призраком.

Однако сейчас, в этой картинной галерее, у него в душе что-то происходит. Что-то меняется. Его захватывают картины: огромные яркие полотна Диего Риверы, пронзительные автопортреты Фриды Кало, женщины, которую любил Ривера. Фабьен практически не замечает других посетителей, толпящихся перед картинами.

Он останавливается перед потрясающим полотном, где она изобразила свой позвоночник в виде сломанной колонны. В глазах женщины на портрете такая вселенская тоска, что у Фабьена нет сил отвернуться. Реальная крестная мука, думает он. А не какая-то там хандра после расставания с Сандрин, которая, собственно, только и делала, что его критиковала. И у Фабьена словно камень падает с души.

Он снова и снова останавливается перед картинами, которые уже видел, читает информацию о жизни этой пары, об их страсти к искусству, к борьбе за права рабочих, друг к другу. Фабьену хочется жить, как эти люди. Он должен стать писателем. Должен.

Теперь он преисполнен желанием поскорее отправиться домой и написать нечто свежее, такое же искреннее, как эти картины. Да, больше всего ему сейчас хочется писать. Но что?

А потом он видит ту самую англичанку, перед автопортретом Фриды Кало, изобразившей свой позвоночник в виде сломанной колонны. Широко распахнутые грустные глаза его новой знакомой прикованы к лицу девушки на картине. В правой руке англичанка сжимает синюю шапочку. И он вдруг видит, как по ее щеке катится слеза. Она поднимает левую руку и, по-прежнему не сводя взгляда с картины, вытирает слезу ладонью. Неожиданно она оборачивается, словно почувствовав, что на нее смотрят, и их глаза встречаются. И тогда Фабьен, не успев толком подумать, подходит к ней.

– У меня не было возможности вас спросить, – говорит он, – но, может, вы не откажетесь выпить со мной кофе?

Вчетыре часа дня в кафе «Ле шеваль блё» яблоку негде упасть, но официантка находит для Фабьена столик внутри. Похоже, он из тех мужчин, которым всегда удается получить хороший столик. Он заказывает маленький черный кофе, и она говорит: «Мне то же самое», поскольку ей не хочется, чтобы он слышал ее жуткое французское произношение.

За столиком возникает неловкая пауза.

– Хорошая выставка, да?

– Обычно я не плачу, глядя на картины, – произносит она. – И теперь чувствую себя ужасно глупо.

– Нет-нет, просто экспозиция берет за душу. Все эти толпы людей, и фотографии, и вообще…

И он начинает рассуждать о выставке, о том, что слышал о работах этой художницы, но даже не подозревал, что ее картины настолько его тронут.

– Я чувствую их здесь, понимаете? – Он тычет себе в грудь. – Это так… мощно.

– Да, – соглашается она.

Как это не похоже на привычную болтовню ее знакомых, которые привыкли обсуждать, в чем Тесса пришла на работу, или сериал «Улица Коронации», или кто отрубился, когда они вусмерть надрались в прошлый уик-энд.

– Думаю… я хочу писать так, как они рисуют. Понимаете, о чем я? Я хочу, чтобы кто-нибудь прочел мою книгу и сказал «блин!» – (Она не может сдержать улыбку.) – Вы находите это смешным? – Он выглядит обиженным.

– Ой нет! Просто вы употребили слово «блин».