Пенелопа Дуглас - До тебя

– Это что, шутка такая? – перебил его я, и мои мышцы напряглись так сильно, что я вспотел. Черт, совершенно исключено! – Ни за ч…

– Это относится к той части, где я говорил про «подниматься», Джаред! – закричал Джеймс, не дав мне договорить. – Если ты не согласишься ни на один из вариантов, тогда отправишься прямиком в колонию для несовершеннолетних… или в тюрьму. Ты не первый раз попадаешь в неприятности. Судья хочет, чтобы ты понял, чем рискуешь. Хочет, чтобы ты по субботам ездил в тюрьму и все сам увидел – не то, из-за чего твой отец там оказался, а то, что сделало с ним пребывание там. – Он покачал головой. – В тюрьме с человеком могут произойти две вещи, Джаред. Она или делает слабее, или убивает, и ни то, ни другое не есть хорошо.

У меня в глазах защипало.

– Но…

– Ты ничем не сможешь помочь своему брату, если тебя посадят.

И с этими словами он вышел из кухни, а потом из дома, поставив точку в нашем разговоре.

Какого хрена сейчас произошло?

Я ухватился за край серой мраморной столешницы. Мне хотелось выломать ее, а заодно порвать в клочья весь мир.

Твою мать.

Я с трудом сделал вдох, ребра заболели от натуги.

Я не мог навещать этого мудака каждую неделю! Это невозможно!

Значит, мне нужно рассказать обо всем мистеру Брандту. Обо всем.

Должно же быть какое-то другое решение.

Оттолкнувшись от столешницы и вскочив с места, я взбежал по лестнице в комнату Тэйт, выбрался на балкон и перелез по дереву в собственную спальню.

Пошел он. Пошли они все.

Я включил на айподе трек I Don’t Care группы Apocalyptica и, упав на свою кровать, лежал и дышал, пока дыра внутри не перестала саднить.

Боже, я скучал по ней.

Реальность была мне противна, но я не мог ничего с этим поделать. Когда я фокусировался на ненависти к Тэйт, мой мир сужался. Я не видел остальное дерьмо: мою мать, отца, брата на патронажном воспитании. Если бы Тэйт была здесь, я не превратился бы в эту проклятую развалину, страдающую от приступов удушья и нервных срывов.

Чертовски глупо, знаю. Словно она обязана быть рядом только для того, чтобы я мог ее провоцировать.

Но я нуждался в ней. Мне нужно было видеть ее.

Я протянул руку к прикроватной тумбочке и открыл ящик, где хранил наши детские фотографии, но тут же задвинул его обратно. Нет. Не стану на них смотреть. Хватит и того, что я вообще их сохранил. Выбросить или порвать их я не мог. Ее власть надо мной была абсолютной.

И, мать твою, я сдался.

Хорошо.

Пусть думают, что я согласился на их игру. Брат для меня важнее всего, и мистер Брандт здесь прав. Я вряд ли смогу помочь Джексу, если окажусь в тюрьме.

Но я не пойду ни к какому долбаному психологу.

Я резко выдохнул и сел.

Значит, остается эта мразь, отец.

Я натянул темные потертые джинсы, белую футболку и уложил волосы гелем – возможно, впервые за эту неделю.

Спустившись по лестнице и выйдя из дома, я нашел отца Тэйт в его гараже. Он вытаскивал вещи из своей старой «Шеви Нова». Мы с Тэйт когда-то помогали ему ремонтировать эту машину, но она всегда была на ходу.

Похоже, он освобождал багажник и салон машины от личных вещей.

– Мне нужно заменить свечи зажигания, – сказал я ему. – А потом я съезжу в автомастерскую Фэрфакса по поводу работы. На обратном пути захвачу из дома одежду и буду у вас к ужину.

– К шести, – уточнил Джеймс, улыбнувшись мне одними уголками губ.

Я надел очки и направился было к выходу, но, остановившись, снова повернулся к нему.

– Вы же не собираетесь рассказывать Тэйт обо всем этом? Об аресте, о моей семье, о том, что я буду жить у вас?

Он посмотрел на меня так, словно я сообщил ему, что брокколи фиолетового цвета.

– Зачем?

Уже хорошо.

Меньше чем через сутки я стоял перед еще одним копом, который прохлопывал меня сверху вниз, только на этот раз я ничего не натворил.

Знакомый судья мистера Брандта сказал, что я могу начать ездить в тюрьму через несколько недель. Они сначала хотели получить согласие моей матери. Но ждать было не в моих интересах. Чем раньше начну, тем скорее покончу с этим.

– Теперь иди в эти двери, там увидишь шкафчики, где можно оставить ключи и телефон. Цепочку от бумажника, парень, тоже оставь.

Я посмотрел на этого тюремщика с замашками нациста. Мой взгляд ясно говорил ему, что он может засунуть свои приказы себе в задницу. Он был лысый, с бледной кожей, которой будто никогда не касались лучи солнца, и жирный. Настолько жирный, что десяток пончиков в день для него, наверное, были нормой. Я хотел, чтобы все мое барахло осталось при мне, потому как с полной уверенностью полагал, что, как только увижу этого больного ублюдка, моего отца, развернусь и уйду.

Моего отца . При этой мысли меня замутило.

– Как это будет? – неохотно спросил я. – Он будет типа в клетке, и мы будем говорить через отверстия для воздуха, или там есть телефоны?

Вообще-то задавать вопросы было не в моем стиле. Обычно я либо до всего сам доходил, либо держал рот на замке и решал проблемы по мере поступления. Но при мысли о том, что снова увижу этого мерзавца, я ощущал сковавшее меня напряжение. Я хотел точно знать, во что ввязываюсь. Даже если этому копу я покажусь беспомощным мальцом – чепуха, главное, чтобы я мог с достоинством войти туда на глазах у отца.

– Клетки с отверстиями для воздуха? – с издевкой в голосе переспросил нацист со значком. – Недавно пересмотрел «Побег»? [6]

Козел.

У охранника был такой вид, словно он из всех сил пытался не заржать. Мужчина открыл передо мной двойные двери.

– Томас Трент сидит не за убийство и не за изнасилование. Никаких дополнительных мер без опасности не нужно, малыш.

Нет, конечно, что ты. Он же не опасен. Совсем нет.

– Джаред, – поправил я его ровным тоном. – А не «малыш».

Вздернув подбородок, я со спокойным видом прошел через двери.

Комната для свиданий – если это место вообще так называлось – чем-то напомнила школьную столовую. Столы, скамейки, автоматы со снеками у стен, окна на южной стене пропускали достаточно, но не слишком много света.

Была суббота, и в помещении толпился народ. Женщины держали на руках малышей, а мужья, бойфренды и другие посетители улыбались и болтали. Матери обнимали сыновей, а дети стеснялись отцов, которых не помнили.

Счастье среди кошмара.

Я обвел комнату взглядом, не зная, здесь ли уже мой отец, или я должен сесть и подождать, пока объявят о его появлении. Я старался просканировать помещение как можно быстрее. Мне не хотелось, чтобы он заметил меня прежде, чем я его. Во рту у меня пересохло, биение сердца отдавалось в ушах, но я заставил себя сбавить обороты и сделать то, что делал всегда.

Я наблюдал и старался выглядеть спокойным и уверенным, как будто я хозяин этого места.