Пенелопа Дуглас - До тебя

Просто отлично. Думаю, я бы предпочел отрезать себе руку и втереть в рану соль.

Проклятье.

Я припустил вперед и попытался как можно быстрее протиснуться через скопление учеников, застрявших перед двумя двустворчатыми дверями зала.

– Джаред, – позвали меня, но я лишь отмахнулся.

Тэйт тоже была где-то здесь. Я устремился по проходу, пробегая взглядом по рядам. В нашей школе училось больше двух тысяч человек, но учеников девятых классов собрали отдельно в спортивном зале, поэтому сегодня народу здесь было чуть поменьше, чем обычно.

Попытка найти белокурую голову обернулась кошмаром. Я никогда прежде не обращал внимания на то, сколько блондинок учится в нашей школе.

Но я знал Тэйт.

И я сразу пойму, что это она, когда увижу ее. Поэтому я продолжил поиски, пока всех еще не попросили сесть.

Я прошел по центральному проходу, а потом стал возвращаться по нему обратно. Мое сердце учащенно забилось, когда я заметил ее фиолетовые «чаксы». Тэйт сидела, скрестив ноги, и одна ступня высунулась в проход.

Я быстро прошел по лиловой ковровой дорожке и склонился над ней, опершись на подлокотник ее кресла.

– Нам нужно поговорить, – тихо сказал я. – Сейчас.

Ее голубые глаза сузились, и у меня во рту пересохло.

Мои слова прозвучали угрожающе. Я сам рыл себе яму.

Успокойся, приятель. Внутри у меня все сжалось. То ли мне действительно так нравились эти стычки, то ли я просто к ним привык. Но я в них определенно поднаторел, вот и полез на рожон.

Не время и не место, да и хрен с ним.

– Теперь ты хочешь поговорить, – язвительно произнесла Тэйт, и я заметил рядом с ней Джесс Каллен, капитана команды по кроссу. Та замерла, наблюдая за нами.

Тэйт смотрела прямо перед собой.

– Ты, значит, можешь реагировать и поступать, как тебе вздумается, никого не спрашивая, а я должна бросать все дела, как только тебе захочется со мной поговорить.

Это был не вопрос. Скорее, вывод.

– Татум…

– Теперь я Татум, – усмехнулась она, глянув на Джесс. – Забавно получается, не правда ли?

– Из-за чего ты злишься? То, что произошло вчера, было сделано не для того, чтобы тебя обидеть.

Я крепче сжал подлокотник сиденья. Мне нравилось, когда Тэйт злится. Всегда нравилось.

Наш первый поцелуй на раковине, и я попался на крючок.

Но прямо сейчас она не столько разозлилась, сколько отстранилась. Сидела опустив подбородок и до сих пор так ни разу на меня и не посмотрела.

Вот это мне уже совсем не нравилось.

– Ты не берешь меня в расчет, – процедила она сквозь сжатые зубы. – Ни во что меня не посвящаешь, пока не испугаешься, что можешь меня потерять. Все на твоих условиях… по твоему графику. Я всегда в стороне, и мне приходится с боем прокладывать путь в твою душу.

Ее лицо было твердым как камень, она продолжала смотреть прямо перед собой.

– Я поговорю с тобой, Джаред. Только не сейчас. И не в ближайшем будущем. Мне нужно подумать.

– Чтобы прийти к собственным выводам конечно, – с упреком сказал я.

– А как иначе, если я одна в наших отношениях. Ты опозорил меня в коридоре. Опять! Ты швырнул меня под школьный автобус ради собственного удовольствия. Ты когда-нибудь пожертвовал чем-то ради меня? – Ее холодный тон разрывал мои внутренности.

Воздух с трудом, с болью проходил в мои легкие и выходил обратно.

Мне же едва удалось вернуть ее.

Она сомневалась во мне. Сомневалась в серьезности моих чувств.

Мог ли я винить ее в этом?

Почему она должна была мне доверять? Я говорил ей, что люблю. Пытался показать ей это. Но я никогда не показывал ей, что она для меня на первом месте.

Она видела, как я лапал других девушек.

Снова и снова она ощущала боль, когда я бросал ее и делал из нее посмешище.

Упивался ее слезами, ее одиночеством.

И в этот момент последствия моих действий рухнули на меня, словно гора мусора, придавив к земле.

Твою мать.

Как она вообще меня простила?

– Садитесь на свои места, – проговорил кто-то в микрофон, вероятно, директор школы, и я заморгал.

Я всегда в стороне, и мне приходится с боем прокладывать путь в твою душу.

Я продолжал убеждать себя в том, что Тэйт моя.

Говорил ей, что всегда принадлежал ей.

Только она этого не чувствовала.

С гулко колотящимся в груди сердцем и туманом в голове, который позволял мне не думать о том, что я собираюсь сделать, я прошел по проходу и поднялся по ступеням на сцену.

Директор Мастерс повернулся ко мне.

Его седеющие русые волосы были зализаны назад, а серый костюм успел с утра помяться. Этому парню я не нравился, но за годы учебы благодаря Мэдоку и его отцу мне многое сходило с рук.

– Вы же не собираетесь испортить мне день, мистер Трент? – спросил он почти жалобным тоном, как будто смирившись с тем, что я в самом деле выкину какой-нибудь фортель.

Я кивнул в сторону микрофона в его руке.

– Дайте мне только пару минут? И микрофон? – В горле было сухо, как в пустыне. И я чертовски нервничал.

Я привык вести себя в этой школе по-хозяйски, но сейчас среди всех присутствующих был лишь один человек, который меня волновал.

Она останется или выйдет?

Мастерс посмотрел на меня так, словно мне было два года и я только что разрисовал стену.

– Я буду хорошо себя вести, – заверил его я. – Это важно. Пожалуйста?

Думаю, именно «пожалуйста» убедило его, потому что он удивленно поднял брови.

– Не заставляйте меня пожалеть об этом. У вас есть три минуты. – И с этими словами он протянул мне микрофон.

В зале слышался свист и выкрики, а потом в один момент воцарилась полная тишина. Мне и слова не пришлось сказать, чтобы привлечь к себе внимание.

Присутствующие здесь знали, что я не любитель высовываться. Я говорил только тогда, когда это меня устраивало. Ничего не афишировал.

И именно поэтому мне сейчас было чертовски трудно.

Я чувствовал легкое головокружение – наверное, от того, сколько крови сейчас прокачивало мое сердце, но поднял голову и постарался выровнять дыхание.

Я отыскал взглядом Тэйт – единственного человека в зале, который сейчас имел для меня значение, – и впустил ее в душу.

– Когда мне было восемь лет, я убил плюшевого медведя, – начал я как ни в чем не бывало. Парни одобрительно загалдели, а девчонки разочарованно ахнули. – Знаю, знаю. – Я медленно зашагал по сцене. – Я уже тогда был мерзавцем, верно?

Зал разразился смехом.

– Я порезал беднягу на кусочки и выбросил в мусорное ведро. Когда моя мать увидела, что я сделал, она пришла в ужас. Испугалась, что я начну издеваться над животными или что-то в этом духе. Если бы она только знала… Все дело в том, – сейчас я смотрел на Тэйт, – что я любил того плюшевого медведя. Тогда я никого так не любил, как его. Он был бежевого цвета, с темно-коричневыми ушами и лапами. Его звали Генри. Я спал с ним, пока не стал слишком большим.