Эрин Боу - Закон скорпиона

Мы столпились вокруг него и чуть не хватали за руки. Хан так и буквально хватал. Он вцепился Грего в локоть, как восторженный ребенок.

– Он маленький. – От нарастающего волнения Грего стал говорить с еще большим акцентом: «ма́лэнки». – Человека на два? Четыре максимум.

– Новые заложники? – спросила Зи.

– Новые заложники, – согласилась я. – По меньшей мере один.

Не меньше одного и не больше четырех. Дети лидеров и генералов нового американского государства на границе Панполярной.

– Могли бы отправить их всех в какую-нибудь другую обитель, – сказала Зи. – Не пойму, почему…

Ее речь прервал долгий и низкий удар колокола. Для тройного звонка, который созывал нас внутрь, на обед, было еще чуть рановато, но наши учителя явно хотели заставить нас, для пущего спокойствия, держаться подальше и ясно давали это понять, ударив в колокол. Стало быть, шанса увидеть новых заложников у нас не будет.

– Еще коза осталась, – напомнила Тэнди.

– Вообще-то, я не забыла про козу.

Да и едва ли смогла бы забыть. Я ее сжимала коленями.

– Я просто сказала, – пояснила Тэнди, – что наша обязанность – разобраться с козой.

Она передразнивала меня, но не просто так. Козы находились в ведении старшей когорты нашей общины. Они формировались по возрасту, и старшей были мы. Мы и на самом деле не могли уйти с улицы, пока коза не привязана. По сути дела, Тэнди говорила (соблюдая осторожность, поскольку мы были на виду у Паноптикона, а его мощный интеллект, надо думать, умел читать по губам): может быть, нам все-таки удастся увидеть, как приземляется корабль.

– Всем же не обязательно вести козу, – простодушно сказал Хан.

Тэнди поджала губы, но кивнула. Когда требовалось прикинуть, какие рамки мы можем переступить, а какие нарушения границ приведут к наказанию, с Тэнди не мог сравниться никто. Все остальные справедливо принимали ее суждение как рекомендацию эксперта. Всем оставаться на улице было нельзя. Колокола уже умолкли, и корабль подошел близко. Надо было идти.

– Грета, забери ее ты, – предложила Зи.

Тэнди с чувством прижала руку к груди:

– Ты так близко к сердцу принимаешь нашу обязанность ухаживать за козами!

Я огляделась и увидела на всех лицах согласие. И несмотря на насмешку Тэнди – а подшутить надо мной легко, я знаю, – ее слова были продиктованы добротой. Простой, непритязательной добротой. Все знали, что заходящий на посадку шаттл должен везти заложника или заложников из новообразованного американского государства. Может статься, однажды меня призовут умереть в их обществе. Еще бы я не хотела их увидеть!

И мои товарищи без слов предлагали мне эту возможность.

Я ею, конечно, воспользовалась. Все отправились внутрь, повинуясь звонку. А я пошла отвести козу и постараться увидеть что смогу.

Не торопясь, я взяла Лупоглазку за рог и ошейник и потянула ее к огороженному пастбищу, где козы плотно топтались на кровле кормушки, словно беженцы на тонущем корабле, – хотя попастись у них было четверть акра клевера. Лупоглазка не сопротивлялась. Она существо невредное, это тринадцатилетние мальчишки так ее прозвали. Уши черные в крапинку и мягкие, как шелковый велюр. К саду со всех сторон стекались другие когорты – неровные ряды ребят, одетых в грубые льняные одежды Детей перемирия, живописно смотревшиеся на фоне висячих садов. Облако над головой уже заслонило половину неба. Птицы под ним умолкли.

Теперь, когда Лупоглазка завидела своих сестер, ей стало одиноко и захотелось обратно в загон – словно и не она совершила побег. «Бе-е-едная я», – проблеяла она.

Она стояла рядом, пока я развязывала веревки на створках, и, когда проход освободился, проскакала мимо меня внутрь. Через секунду она была на вершине стога сена, задержавшись по дороге лишь для того, чтобы боднуть точно под ребра ни в чем не повинную Вонючку.

«Коза», – задумчиво произнесла Лупоглазка.

Все козы следили за облаком, запрокинув голову и хлопая длинными ушами.

Я двойным узлом привязала ворота и не спеша пошла к главному зданию обители. На полуденном солнце каменное строение с огромными деревянными дверями не отбрасывало тени. Слева от него, поблескивая, наблюдал за мной Паноптикон. Справа высился стержень индуктора, по которому должен был опуститься корабль, – настолько яркий, что трудно было смотреть. Сверкающая, как алюминий, и стройная, как береза, мачта на тысячу футов уходила в воздух. Иногда мне представляется, что это булавка, прямая булавка, которая удерживает обитель, как бабочку на доске. Порой я себе кажусь образцом в коллекции.

Время я рассчитала почти точно: шаттл садился. Он аккуратно нацелил вихревые катушки и заскользил вдоль стержня к земле, постепенно гася энергию спуска в тормозящем магнитном поле, пока мягко не опустился среди чахлых кустиков травы и заполошных цыплят.

Корабль и вправду был маленький, не больше одной нашей кельи. Оболочка из полимера с низким коэффициентом трения походила на ртуть. Невесть откуда набежали пауки на металлических ногах и столпились у люка. День настолько стих, что, хотя до корабля оставалось ярдов сто, их было слышно – металлическое постукивание по керамизированному полимеру, похожее на тиканье древних часов.

Я вышла за главные ворота и села на бревно. В стене обители открылась дверца, и оттуда шмыгнул мелкий надзиратель-паук – забрать мою обувь. Точнее, мои таби – носки с пальцами, на толстой подошве, до лодыжки высотой, тщательно застегнутые, чтобы не поймать клеща. Я наклонилась и один за другим расстегнула крючки. Надзиратель развернул дополнительные руки, готовый проявить усердие. Клешни щелкали по древним камням лестницы, ведущей в обитель, как будто надзиратель барабанил пальцами.

Мне казалось, я все хорошо рассчитала, но время у меня было на исходе. Что могло задержать пассажиров? Надзиратель приплясывал. Я стянула таби и встала – и в этот момент наконец (слишком поздно!) раздался гром пироболтов. Пауки открыли люк шаттла.

Оттуда вышел всего один человек.

Новый заложник оказался мальчиком, примерно моего возраста. На таком расстоянии я могла разглядеть его лишь в общих чертах: высокий, крепкий, но тихий, непонятной расы, как многие американцы. Голова у него была опущена, длинные черные кудри падали на глаза. Корабельный стюард – долговязый механизм, похожий на богомола, – крепко стиснул ему бицепс клешней. Мальчик отстранился. Он стоял согбенный, напряженный, сжав перед собой руки, словно связанный.

Нет, не словно. Его руки были стянуты на запястьях.

Я оцепенела.

В обители мне довелось повидать немало жестких методов. Но я никогда не видела человека в оковах. Детей здесь учили, что нужно самим управлять собой, мы так и делали. Даже в сопровождении Лебединых Всадников мы почти всегда шли самостоятельно.