Анна Кэмпбелл - Семь ночей в постели повесы

Ничто…

Быть может, ничто – именно то, что Джозеф сейчас чувствует.

Она упрямо отказывалась допустить подобное, но после долгого принесшего разочарование дня боялась, что ей придется признать это. С приближением вечера Сидони поняла, что Джозеф не желает быть найденным. По крайней мере своей гостьей.

Сидони наконец вернулась, совершенно обескураженная, в неуютный большой зал, гадая, не упустила ли что-нибудь очевидное в своих поисках. В темном углу миссис Бивен махала метлой, и в полосах света, проникающего сквозь высокие узкие окна, танцевали пылинки.

– Сказано ж было: езжайте себе с Богом, – пробормотала миссис Бивен, как почудилось Сидони, с удовлетворением.

– Нет, – упрямо отрезала Сидони, хотя и был соблазн сохранить остатки гордости и уехать. В конце концов, отсутствие Джозефа ясно говорит, что он ее отвергает, не так ли? Разумная женщина прочла бы это недвусмысленное послание и вернулась к знакомой безопасной жизни.

Но ей не нужна знакомая безопасная жизнь. Вся беда в том, что ей нужен Джозеф. Нужен с каждым ударом сердца. Вернув расписки Роберты, он все изменил между ними.

Всю свою жизнь она твердила, что никогда не поставит себя в зависимость от мужчины. Собственными глазами видя, что сделало мужское господство с ее матерью и сестрой, Сидони поклялась никогда не отдавать ни тело, ни волю во власть мужской тирании. Но в последние дни к ней как-то незаметно пришло понимание, что Джозеф – один на миллион – не тиран. Последние пару дней она балансировала на грани капитуляции. Его забота и раскаяние прошлой ночью безвозвратно нарушили это шаткое равновесие, и теперь, когда он предоставил ей свободу, вернув расписки Роберты, ей не терпелось сломать все преграды между ними.

Врожденная осторожность насмехалась над ней, как над дурочкой, которая внушила себе, что этот случай, это место и этот мужчина отличаются от других случаев, мест и мужчин, но она не обращала на врожденную осторожность внимания. Единственный раз в жизни она намеревалась послушаться своего сердца, а не разума. Она собиралась стать любовницей Джозефа Меррика с искренней радостью, которая потрясла бы мисс Форсайт, прибывшую в замок Крейвен.

Но, быть может, уже слишком поздно говорить Джозефу, чего она хочет, а для него – отыскать в себе хотя бы малую толику интереса к ее признанию.

– Ежели хотите добраться до Сидмаута дотемна, вам надобно поспешить.

– Я буду ночевать здесь, – отозвалась Сидони с упрямством, которое не отражало ее нервозности.

– Как вам угодно. Но хозяин сказал, что юная мисс пожелает уехать сию минуту, как проснется поутру.

– Ваш хозяин не все знает, – огрызнулась Сидони, сидя на одном из неудобных дубовых стульев, выставленных в ряд вдоль стены.

– Хозяин уехал верхом еще до первых петухов. – Миссис Бивен поделилась запоздалой информацией, потом на минуту прервала свои хлопоты по хозяйству и смерила Сидони неодобрительным взглядом.

– Вы можете сидеть тут до скончания века, но он не появится по вашему хотению.

– Мне все равно, – ответила Сидони обреченно. А вдруг Джозефа и вправду не будет несколько дней? Не может же она ждать вечно.

Но об этом она подумает, когда придет время.

Джозеф посчитал, что она убежит без оглядки, как только заполучит расписки Роберты. Да и с чего ему думать иначе? Но прочитав в поблекших глазах миссис Бивен такую не свойственную ей жалость, Сидони не могла избавиться от гнетущего чувства, что она выставляет себя полной дурой.

Снова.

– Вы все еще тут, мисс?

Вопрос миссис Бивен разбудил Сидони, задремавшую на твердом стуле. Она потянулась и поморщилась от боли в затекшем теле, проведя долгое время в неудобной позе.

– Который час?

От фонаря миссис Бивен темнота вокруг казалась еще более мрачной и непроницаемой.

– Около восьми. Изволите ужинать?

Сидони целый день почти ничего не ела, но желудок запротестовал от одной лишь мысли о еде.

– Нет, благодарю.

– Вот, я принесла вам.

Потрясенная, Сидони увидела, что миссис Бивен протягивает ей чашку чаю.

– Спасибо.

– А чего бы вам не пойти в постель? Можете прождать тут всю ночь. А если хозяина не будет цельную неделю?

– Мне все равно.

– Упрямица…

Это уж точно.

– Если решили дожидаться хозяина, отчего бы не в библиотеке? Там теплее. Я разожгу камин.

Какой-то суеверный уголок сознания настаивал: она должна увидеть Джозефа в ту минуту, как он войдет в дом, иначе она упустит свой шанс и в конце концов окажется в карете на пути в Барстоу-холл. Но Сидони не могла объяснить этого миссис Бивен.

– Мне и здесь хорошо.

Своим красноречивым хмыканьем экономка дала понять, что об этом думает.

– Такая же ненормальная, как и хозяин.

Вероятно.

Сидони поднесла чашку к губам и отпила. Тепло было желанным. С наступлением вечера заметно похолодало. Она ждала, что миссис Бивен вернется под лестницу, но та продолжала глазеть на Сидони, как на какую-нибудь ярмарочную диковину. «Или как на помешанную», – с мрачным юмором подумала девушка.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но хозяин был сущий ангел, не дите.

Не только чашка чаю, но и откровения. Чего еще ей ждать? И все же Сидони не могла притворяться, что ей неинтересно.

– А как давно вы служите в семье?

– Мы с мистером Бивеном поступили в услужение к виконту, почитай, перед самой кончиной его жены. Печальные деньки. Парнишке, нынешнему хозяину, тогда было всего два годика. Его милость, батюшка хозяина, после того как ее милость померла, шибко закручинился. Прям повредился умом от горя, сердешный, свет ему стал не мил. Растить мальчонку приходилось нам с мистером Бивеном. Конечно, тогда мы проживали в Барстоу-холле. Его милость все мотался с места на место, гонялся за пыльными книжками. Какой в них прок – не уразумею. Молодой хозяин все больше жил дома, без отца, а уж какой ласковый, веселый мальчуган был, что тебе солнышко красное.

Сидони трудно было представить мрачного, сложного Джозефа Меррика солнечным ребенком. Особенно если учесть, каким одиноким, по словам миссис Бивен, было его детство.

– А после парнишку объявили внебрачным, и наступили плохие времена. Мир жесток к незаконнорожденным. В жизни Джозефа было мало солнца с той поры, как ему стукнуло восемь годков.

– А вы ездили с семьей в Венецию?

– Угу, хоть и шибко не жалую я энтих иноземцев.

Миссис Бивен должна знать, откуда у Джозефа шрамы, но Сидони сдержалась, не спросила. Джозефу не понравится, если он узнает, что она расспрашивала прислугу о нем.

– И как долго вы пробыли в Италии?

– Пока его милость не помер, кажись, в семнадцатом. Ох, и вонища в энтой Венеции. Вода заместо улиц. Хоть и слава богу, что я была там, когда его милость укатил кудай-то до того, как у молодого господина зажили шрамы. Не доверила б я иноземной прислуге заботы о мальчике. О покойниках плохо не говорят, но, по моему разумению, не след было его милости так мотаться. Уж надо было хотя бы обождать, пока мальчонка хоть маленько выкарабкается, но после того, как жена его померла, ему на одном месте не сиделось.