Николь Фосселер - Сердце огненного острова

Киан Джай больно схватил ее за руку и потащил за собой по ступенькам. Он приволок ее в свой кабинет и с грохотом захлопнул дверь.

Боль молнией взорвалась в щеке Флортье, ее голова резко качнулась в сторону, пучок развязался, и волосы хлестнули ей в лицо. Не веря своим глазам, она прижала руку к больной щеке.

– Что ты вытворяешь? – прошипел он.

Флортье тихо всхлипывала, убирая с лица волосы. Киан Джай внешне казался спокойным, но в его глазах пылал огонь. В его голландском теперь слышался легкий акцент.

– Я хочу уйти, – еле слышно ответила она. – Я больше не хочу здесь оставаться.

Он прищурил глаза; теперь они напоминали короткие штрихи, написанные черной тушью.

– Ты останешься у меня до тех пор, пока я не скажу, что ты можешь уйти.

Флортье медленно покачала головой.

– Ты не можешь удержать меня здесь.

– Еще как могу. – Он скривил губы.

Глаза Флортье сверкнули.

– Я не боюсь тебя, – высокомерно заявила она, хоть и не ощущала в себе такой храбрости.

Он подошел к ней.

– А зря не боишься, – прорычал он и так сильно схватил ее за локоть, что она закричала от боли. Пальцы другой руки впились в ее шею. У Флортье закружилась голова, а сердце стучало так сильно, словно готово было вот-вот лопнуть. – Знаешь, как легко ломаются такие нежные косточки, как у тебя? – прошептал он ей на ухо. – И какой раздается треск? Мои люди умеют ломать кости так, что они никогда не срастаются. Еще они умеют на всю жизнь уродовать лица. Больше всего в жизни я ценю красоту. И мне грустно видеть, как она разрушается. Не доводи меня до крайности. – Он резко отшвырнул ее от себя.

Опустив голову, она потерла больной локоть.

– Ты не можешь меня заставить, – еле слышно повторила она.

Он схватил ее за подбородок и, резко подняв голову, заставил ее глядеть ему в глаза. Его глаза показались ей бездонной черной пропастью; вокруг губ залегла жесткая складка.

– Ты не выйдешь отсюда, пока я не разрешу тебе. И не вздумай сбежать. Даже если у тебя это получится, я все равно тебя найду. Мои люди найдут. Где угодно. – Короткие ногти вонзились в кожу ее щек. – Ты не первая белая шлюха, которую я привез из Кали Бесара. Предыдущая утопилась, потому что не смогла выдержать такой жизни. – Флортье невольно задрожала и испуганно вскрикнула, но он тут же поцеловал ее. – Ты принадлежишь мне, Флер, – пробормотал он. – Ты продалась мне, с потрохами. Сделка есть сделка.

– Я ничего от тебя не получила, – упрямо возразила она; под давлением его пальцев ее голос срывался на крик. Она ударила его по руке, но он не отпускал ее лицо. – Сделка недействительна! Я до сих пор не получила от тебя ни цента!

Он разжал пальцы и отступил на шаг назад.

– Ты хочешь получить деньги? Вот они. – Он показал рукой на письменный стол. – Бери то, что ты хочешь.

Флортье оглянулась; рядом с бухгалтерскими книгами лежали пачки банкнот. Она недоверчиво поглядела на своего мучителя, а Киан Джай подтвердил свои слова.

– Вот. Возьми шестьсот флоринов, которые причитаются тебе за первый месяц.

Флортье нерешительно подошла к столу и снова недоверчиво поглядела на Киан Джая. Тот молча смотрел на нее. Она схватила пачку купюр и отсчитала шестьсот флоринов. Крепко зажала деньги в руке и направилась к двери, стараясь не встретиться с ним взглядом.

– Флер, – тихо, почти по-дружески позвал он, но у нее все равно застыла кровь в жилах от холода, прозвучавшего в его голосе. Она остановилась. – Ты просто слушайся меня. Будь хорошей девочкой и делай то, что я от тебя требую. Тогда с тобой ничего не случится.

Не слыша больше ничего, ни звука, ни шороха, она открыла дверь, шагнула через порог и с облегчением вздохнула. На налитых свинцом ногах она поднялась по лестнице, потащилась в свою комнату и рухнула на постель, потная и пропыленная.

Она долго лежала и глядела в потолок. Она думала о Бетти и Рут, Женни и Гертруде. Но прежде всего, о Якобине.

Как ей хотелось отмотать время назад, на год и еще раз начать все сначала. Сегодня она так многое сделала бы по-другому. И тогда не лежала бы здесь, в этой роскошной комнате, в этом красивом, большом доме, ставшем для нее ловушкой. Со страхом, который, словно хищный зверь, пожирал ее изнутри, вгонял то в жар, то в холод. Лежала, не зная, выберется ли она когда-нибудь отсюда.

Ее пальцы, все еще сжимавшие деньги, разжались, и купюры полетели на кровать. Краешком глаза она видела, как несколько купюр скользнули через край кровати на пол, другие прилипли к ее влажной ладони. Она стряхнула их почти с отвращением.

Потом повернулась на бок и свернулась калачиком. По ее лицу потекли первые горькие слезы.

– Тидак апа-апа , – повторила Якобина и невольно притопнула босой ногой в такт слогам. Потом вопросительно посмотрела на Энду, которая отщипывала ногтем цветы с кустика и складывала в плоскую коробку. В пышно цветущем саду, за которым с любовью ухаживали два садовника из Кетимбанга, было множество цветов, листьев и трав для настоев и мазей Энды, поэтому она покупала лишь некоторые эссенции, порошки и масла – кокосовое, сандаловое и кунжутное. Еще Энда каждый день украшала спальню и ванную свежими цветами, лепестками и гирляндами.

– Тидак апа-апа , – кивком головы подтвердила Энда, а когда ее глаза встретились с глазами Якобины, служанка расхохотались.

Якобине нравилась Энда. Для малайки она была крупновата, с широким задом и большой грудью, но двигалась все равно с плавной грацией местных женщин. Ее заостренное книзу лицо с маленьким, плоским носом и большими темными глазами чем-то походило на цветок, и, прежде всего, ее губы, мгновенно растягивавшиеся в улыбке. В те дни, когда госпожа де Йонг уезжала с детьми и Мелати в Кетимбанг, Якобина любила сидеть на веранде и часто в это время упражнялась вместе с Эндой в малайском языке, заучивала популярные малайские выражения, например, «тидак апа-апа» , что означало «ничего страшного».

Якобина повернула голову. Возле узкой стороны веранды сидели на корточках Рату и Нингси и складывали из красных, оранжевых и желтых садовых цветов украшение для салона.

– Нони Бина! – Энда показала ей роскошную лилию, а когда Якобина протянула к цветку руку, покачала головой и махнула, подзывая к себе.

Якобина нагнулась, и Энда ловко воткнула цветок в ее волосы.

– Терима касих , – с улыбкой поблагодарила Якобина.

Энда кивнула, довольная.

– Самасама . Не стоит благодарности.

Энда посмотрела на дом, и ее улыбка померкла. С напряженным лицом она опустилась на колени и стала вынимать из букета другие цветы.

Якобина повернула голову и тоже помрачнела. Широко расставив босые ноги и сунув руки в карманы пижамных штанов, майор стоял в дверях и глядел на них.