Николь Фосселер - Небо над Дарджилингом

– Бабу Саид?..

Мохана прошиб холодный пот. Бывший сипай Уинстона оскалился в беззубой усмешке.

– Хорошо, что ты узнал меня, принц Мохан. – Здоровый глаз Бабу Саида загорелся ненавистью. – Как видите, я воскрес из мертвых. Врачи раджи собрали меня по кусочкам. А потом еще раз, после того как палачи пытались расспросить меня о ваших планах. – Взгляд Бабу Саида скользнул по лицам беглецов и остановился на Уинстоне Невилле. – К сожалению, мне нечего было им ответить. Иначе я с удовольствием предал бы вас, как вы меня, бросив посреди пустыни. – Бабу Саид опустил руки и уже тише продолжил: – Но я почти не сомневался, что вы переместились куда-нибудь в Дели. Где еще прятаться, как не здесь, ведь так? И какое счастье, – продолжал сипай, указывая в сторону охваченного паникой города, – что мы встретились. Теперь мне не придется больше высматривать вас на улицах. Мне даже не нужно выдавать вас людям раджи. Я сам могу вас уничтожить.

– Бабу Саид… – осторожно начал Мохан, лихорадочно соображая, что делать.

Но сипай не слушал его. Он задумчиво посмотрел на Яна и сказал, скорее обращаясь к самому себе:

– Твой сын, Уинстон? Красивый мальчик. И ты, конечно, очень гордишься им.

Тут Бабу Саид схватил Яна, метнувшись к нему с быстротой молнии, и приставил клинок к его горлу. Глаза его загорелись озорством.

– Как ты думаешь, что мне с ним сделать для начала?

Мохан понял, что сейчас самое главное – выиграть время. Он медленно опустил плачущую Эмили на землю и осторожно оттеснил ее вместе с окаменевшей от ужаса Ситарой в сторону улицы, откуда они, прижавшись друг к другу, продолжали наблюдать за происходящим.

– Бабу Саид, – Мохан лихорадочно всматривался в сипая, пытаясь отыскать в его позиции слабое место, – мальчик не виноват в том, что случилось с тобой. Пожалуйста, отпусти его.

Была половина третьего пополудни. С раннего утра лейтенант Джордж Уиллоуби и восемь его людей заняли позицию возле порохового погреба за кладбищем. Они знали, что рано или поздно мятежники доберутся до боеприпасов и что они плохо подготовлены к атаке. Девять шестифунтовых пушек и одна сорокафунтовая гаубица перед административным зданием – этого далеко не достаточно, чтобы сдержать натиск разъяренных сипаев. Но нельзя было допустить попадания боеприпасов в руки мятежников. От скрюченного лимонного деревца в середине двора тянулась темная пороховая дорожка к складу. Если войска расположенного в нескольких милях отсюда соседнего гарнизона не появятся вовремя, защитникам останется только взлететь на воздух вместе с арсеналом.

Наконец в неослабевающем вое толпы послышался новый звук, как будто кто-то водил железом по камню. Над стеной показались головы сипаев, а потом сверкнули концы железной лестницы. Правая рука Уиллоуби, лейтенант Джерд Форрест, и артиллерист Бакли несколько раз пальнули картечью из шестифунтовой пушки, пробивая бреши в рядах повстанцев. Те ответили ружейной стрельбой. В ушах у англичан засвистели первые пули, двое, тут же сраженные, упали на землю.

– Пора, – тихо сказал Уиллоуби.

Бакли улыбнулся и, словно в знак приветствия, приподнял шляпу. Искра, шипя, как кобра, побежала по пороховой полосе и скрылась в здании склада.

Отголосок потрясшего землю взрыва был слышен в Амбале, за сто десять миль от Дели.

Мохана швырнуло на землю, что-то тяжелое ударило его по голове. Краем глаза он видел, как отлетел в сторону Уинстон, а затем откуда-то с неба посыпалась пыль, и принц потерял сознание.

На несколько мгновений город погрузился в тишину, а потом вокруг словно зашумело море. Этот звук все усиливался, сквозь него начали прорываться отдельные крики, после чего на улицы хлынули толпы людей. Они бежали отовсюду и в разные стороны, видя в бегстве свое единственное спасение.

Мохан пришел в себя. Несколько раз моргнул, осторожно двинул рукой, ощущая в ней ноющую боль, и встал на колени. В голове звенело, но он поднял ее, превозмогая слабость, и взглянул вверх. Над городом плыло желтовато-белое облако, за которым тянулся след тонкой красной пыли. Мохан поперхнулся, закашлялся, он был жив. Рядом кто-то зашевелился. Повернув голову, Мохан увидел Уинстона и только тогда вспомнил, что случилось накануне взрыва. Уинстон застонал. Но Мохан уже озирался, ощупью пробираясь сквозь завесу пыли в поисках остальных. Взгляд его натыкался на обломки камней и груды штукатурки, на плавающие в лужах крови цветные лохмотья и искореженный металл.

Внимание Мохана привлек лоскут хлопчатобумажной ткани, весь грязный и пропитанный кровью. Зеленая вышивка на нем показалась принцу знакомой. Еще не успев понять, где он видел эту вещь, Мохан протянул руку и тут обнаружил два окровавленных мертвых тела. Эмили и Ситара. К горлу подступил ком, и Мохан почувствовал, что задыхается, а потом голову пронзила острая боль, и ему показалось, что он теряет сознание.

Руки и ноги тряслись, но принц продолжил поиски. Яна он нашел под трупом Бабу Саида, которому разворошило спину так, что белели кости позвоночника. Мохан отодвинул мертвеца в сторону и вытащил Яна. Левая рука мальчика кровоточила от плеча до локтя, на лице зияла черная рана. Тем не менее он дышал, он был жив! Мохан осторожно взял бесчувственного племянника на руки и замер, заливаясь слезами. Он оплакивал свою сестру и ее маленькую девочку, он проклинал разрушителя Шиву, а вместе с ним и Вишну, который не защитил их.

Мохан открыл глаза, почувствовав на лице чью-то тень. Перед ним стоял Уинстон, весь в кровоподтеках и покрытый пылью. Он молча смотрел на трупы жены и дочери.

– Уинстон… – прохрипел Мохан пересохшим горлом. – Нам нужно убираться из города.

Будто не слыша его, Невилл принялся шарить за воротом рубахи и, разорвав ткань, вытащил серебряный медальон, подарок Ситары, ее миниатюрный портрет с детьми. Невилл дернул цепочку и сжал вещицу в кулаке, с силой и в то же время бережно, как трепещущее сердце. А потом, не удостоив ни Мохана, ни Яна ни единым взглядом, развернулся и пошел на шум.

– Уинстон… – вот и все, что смог прошептать ему вслед принц.

Хотя внутри у него все кричало: «Вернись, Уинстон! Твой сын жив! Останься, останься, подумай о сыне!»

Мохан еще несколько раз повторил его имя, а потом лишь молча наблюдал, как отдалялся и исчезал в ревущей толпе его названый брат.

Спустя некоторое время Мохан тоже поднялся на ноги. Пошатываясь, взвалил на плечо Яна и направился к толпе, которая двигалась к выходящим на берег воротам.

В прибрежных зарослях камыша Мохан обнаружил оставшуюся без хозяина лошадь, с которой быстро поладил. Придерживая так и не очнувшегося Яна, он повернул коня на юг, в сторону, противоположную движению основного потока беженцев. Приближающиеся с севера англичане вряд ли стали бы тратить время на установление его личности и, скорее всего, приняли бы его за бунтовщика-сипая.