Николь Фосселер - Небо над Дарджилингом

Один раз в письме была приписка, сделанная рукой Лакшми, жены Аджита. Мохана умиляла любовь, которую питала пожилая женщина к его племяннику. «Он мне как сын, – простодушно признавалась она. – Сердце мое разрывается каждый раз, когда приходится с ним расставаться».

Ян вернулся, когда ему было почти восемнадцать. Из долговязого мальчика получился мужчина, сильный и жилистый. Теперь он носил усы и, вероятно, поэтому выглядел старше своих лет. Мохан с трудом узнал своего племянника, когда тот спешился во внутреннем дворе. Но еще больше, чем внешность, изменился его характер. Теперь Ян казался веселым и много смеялся, как будто обрел в душе мир. Но в определенные моменты Мохан узнавал в нем прежнего Яна. Это случалось, когда юноша думал, что на него никто не смотрит, и тогда его глаза вдруг темнели и становись похожими на два непрозрачных камня. Вспоминал ли Ян свое прошлое, глядел ли в неопределенное будущее – этого Мохан знать не мог.

В честь возвращения внука раджа устроил праздник. Перед дворцом натянули шелковый балдахин для зрителей, а в другом конце двора устроили площадку, на которой молодые люди весь день состязались друг с другом в силе и ловкости. На полном скаку Ян привстал на стременах и метким выстрелом из лука сразил птичку, которую выпустил в небо один из слуг. Трибуны разразились аплодисментами. Мохан услышал, как раджа пробормотал у него над ухом:

– Я был прав, он – настоящий воин.

Принц оглянулся, встретив восторженный взгляд Джирая Чанда. Суть отношений раджи и его внука оставалась для него загадкой. Мохан знал, что с некоторых пор они много времени проводят вместе. Он видел, как они рука об руку прогуливались в коридорах и внутренних дворах Сурья-Махала. Иногда Ян на несколько часов исчезал за дверью кабинета раджи. Но ни тот, ни другой никогда потом не говорили, о чем беседовали. Любят они или ненавидят друг друга, об этом Мохану оставалось только догадываться. Вероятно, верно было и то, и другое.

– Да будет Вишну милостив к ферингхи, если он захочет к нам вернуться, – добавил раджа так тихо, что Мохан едва понял его.

Принц снова повернулся в сторону Яна, который вот уже во второй раз на полном скаку снял укрепленный на деревянном столбе венок из цветков календулы. Публика снова ответила бурными аплодисментами.

– А вы действительно полагаете, что он вернется?

Раджа кивнул, провожая взглядом проезжающего мимо трибун юношу.

– Я в этом убежден. Он не сможет противостоять голосу крови. Да и не захочет, даже если это навлечет на него смертельную опасность. Его душа разорвана и мечется между двумя мирами. Таково наследство, которое оставили ему родители. К сожалению, – со вздохом добавил Джирай Чанд и постучал своей тростью по деревянному настилу, – мне не придется увидеть, удастся ли ему занять свое место в жизни, вопреки этому проклятию.

Мохан внимательно посмотрел на отца. С каждым годом тот будто все больше усыхал и сморщивался. В последнее время раджа часто говорил о том, что устал от жизни и хочет, чтобы его атман как можно скорее вернулся в лоно мировой души – брахмана. Его старший сын Маджит, проживавший в резиденции Чандов в нескольких сотнях миль к западу от Сурья-Махала, почти полностью взял на себя управление землями княжества. Джирай Чанд оставался правителем и главой семьи лишь номинально. Остаток жизни он решил провести в своем любимом дворце Сурья-Махал.

Мохан снова посмотрел на площадку. Ян протягивал венок девушке из толпы зрителей, которая приняла подарок, стыдливо прикрывая лицо концом сари. Не успел Ян удалиться, красавицу окружили хихикающие подруги.

– Вы не хотите его женить? – спросил принц.

– Нет, Мохан. – Джирай Чанд негромко рассмеялся. – Вероятно, в жизни я совершил немало ошибок, но я не сумасшедший. Вдобавок к упрямству Чандов Раджив унаследовал твердолобость своего отца. Полагаю, он никому не позволит решать этот вопрос за него и, скорее всего, никому не даст себя окрутить. А если все-таки когда-нибудь такое случится, я искренне сочувствую его избраннице. – Он повернулся к Мохану. – А сейчас проводи меня. Я хочу отдохнуть перед сегодняшним ужином.

Просторный внутренний двор освещали бесчисленные фонари. В воздухе разливался сладкий аромат роз, жасмина и календулы, смешанный с запахом сандалового дерева и пачулей. Он исходил от украшенных цветочными гирляндами деревянных колонн и балдахинов. Под аккомпанемент ситары и таблы певец воспевал храбрость раджпутов и нежность их жен. Перед ним на ковре в такт легкой мелодии извивались две босоногие танцовщицы, соблазнительно играя глазами, покачивая бедрами и жестикулируя разрисованными хной руками. При малейшем их движении слышался звон бесчисленного множества браслетов на запястьях и цепочек с колокольчиками на щиколотках. Их сари, украшенные мельчайшими зеркальными вставками, переливались всеми цветами радуги. В свете тысяч фонариков и ламп мерцали серьги, кольца и ожерелья. Мохан повернулся к племяннику, собираясь отпустить шутливое замечание, как вдруг обнаружил, что место рядом с ним пустует.

Принц огляделся. Вокруг него на разложенных на земле подушках группами сидели мужчины и женщины. Гости болтали, шутили, ели, пили, смеялись. Яна нигде не было видно. Приглядевшись, Мохан заметил его в дальнем конце зала. Раджив стоял у колонны, рядом с той самой девушкой, которой подарил цветок сегодня на состязаниях. Она была в пестром, сверкающем зеркальными вставками сари, и Ян в тюрбане и кафтане раджпута говорил ей что-то, опершись на колонну. Красавица слушала его, стыдливо отвернув лицо и прикрываясь концом сари. Но застывшая на губах кокетливая улыбка и трепещущие веки красноречивее всех слов выдавали ее чувства. Мохан усмехнулся и потянулся за своей пиалой. Когда он снова поднял глаза, молодые люди исчезли.

Два дня спустя Мохан Тайид заглянул в галерею, откуда открывался вид на равнину. Ян стоял там, прислонившись к колонне, и курил сигарету – привычка, которую он приобрел во время своего последнего путешествия, к большому неудовольствию раджи, называвшего курение глупым обычаем ферингхи. Юноша, казалось, о чем-то напряженно размышлял и не заметил приближения дяди. Когда Мохан тронул его за плечо, Ян вздрогнул и тут же изобразил на лице равнодушно-вежливую улыбку – выражение, с которым он обычно появлялся в обществе.

– Ты думаешь о ней? – спросил Мохан Тайид. – Как ее… Падмини?

Ян поднял на дядю удивленные глаза. Потом как будто смутился и покачал головой.

– Боже сохрани, нет, – отвечал он, делая очередную затяжку. – Я помню, что говорили древние: остерегайся подходить близко к огню, женщине, радже и мудрецу. От всего этого лучше держаться на расстоянии. – Он усмехнулся. – Не беспокойся, дядя. Я благоразумен. Женщины приходят и уходят. Она не первая и не последняя.