Сара Джио - Утреннее сияние

Я побежала к задней двери, чтобы обуться, и вдруг услышала шарканье ног по палубе.

– Привет! – сказала я, выглядывая из задней двери. – Кто там?

Я увидела маленького Джимми Клайда, который сидел, прислонившись к стене домика. Он подтянул колени к груди и спрятал в них лицо. Джимми был восьмилетним сыном Наоми и Джина Клайдов, которые жили за три плавучих домика от меня, если идти вдоль причала. В выходные Джимми любил сидеть с удочкой на палубе прямо перед моим окном. В прошлую субботу ему удалось поймать форель, и я помогала ему ее почистить. Пока я жарила форель на чугунной сковороде, он сидел, болтая ногами, на высоком табурете за кухонной стойкой. Я подала рыбину на обед с маслом и петрушкой, и Джимми сказал, что это самый вкусный обед, который он когда-либо ел. Это был прекрасный комплимент, учитывая, что его мать готовила просто божественно.

– О, дорогой, – сказала я, бросаясь к нему. – Что случилось?

– Мама меня ненавидит, – произнес малыш, вытирая слезы.

– Этого не может быть, милый, – сказала я, гладя его по голове. – Как можно тебя ненавидеть?

– А почему она сказала папе, что хочет отослать меня в интернат?

Я покачала головой.

– Уверена, что она вовсе не это имела в виду.

Он посмотрел на меня.

– Но она же это сказала. Они не знали, что мне все слышно из верхней комнаты, когда они разговаривают внизу.

Джимми – единственный ребенок на нашем причале. Совершенно понятно, что он не вписывается в мир своих родителей – мир вечеринок с коктейлями, карьерных достижений, где все тщательно спланировано. Однажды мне довелось видеть его мать, Наоми, когда она случайно наступила на одну из игрушек Джимми, валявшуюся на кухонном полу во время званого ужина. Я была потрясена выражением ее лица – оно до сих пор стоит у меня перед глазами. Создавалось такое впечатление, что у нее аллергия на собственного сына.

Джимми внезапно поднял голову.

– Я знаю, что делать! – воскликнул он.

– Что же? – спросила я, стараясь улыбнуться как можно беззаботнее.

– Я могу перейти жить к тебе. Ты будешь моей мамой.

Мое сердце чуть не разорвалось. Я крепко сжала его ручонку.

– Я была бы счастлива, если бы могла быть с тобой все время, но твои родители слишком тебя любят, чтобы отдать тебя кому-то другому. Ты же сам это знаешь, милый.

Он послушно кивнул, но взгляд был отсутствующим. Этот мальчик безумно одинок. Как и я.

Я выудила мобильный телефон из сумочки, и, увидев, что есть непринятый входящий звонок, обрадовалась, и набрала номер Джоани. Она ответила после первого же гудка.

– Это ты, Ада?

– А я уже сижу тут в плавучем домике, – ответила я. – И до сих пор не могу решить, нравится ли мне здесь или стоит взять билет на самолет домой.

– Не делай этого, – ответила она. – Подожди. Время покажет.

Вдали раздался гудок.

– Что это? Корабль?

– Разумеется, – сказала я, глядя, прищурившись, на озерную гладь, которая сверкала на солнце, словно усеянная бриллиантами. – Кажется, это буксир.

– Ну, гудит так, что заглушает шум уличного движения, – сказала Джоани. В трубке я различала звук моторов и гудки на улицах Нью-Йорка. И тут впервые осознала, что не слышала ни единого гудка автомобиля с самого момента прибытия в Сиэтл. И мне это нравилось.

– Точно, – ответила я, выходя на палубу и усаживаясь в деревянное кресло-лежак. – Ты не поверишь – я проспала до самого утра. Этого не случалось с самого…

– Вот и умница, – сказала она. – Может быть, ты сможешь выбросить на помойку эти ужасные снотворные таблетки. Я на прошлой неделе читала какую-то статью в «Нью-Йорк таймс», где предупреждали, что они могут привести к смертельному исходу.

– Отлично, – ответила я, – звучит обнадеживающе. Значит, если бессонница меня не доконает, это сделает снотворное.

– Мне кажется, Сиэтл может стать твоим антидотом, – осторожно заметила Джоани. – Не исключено, что жизнь на воде окажет на тебя благоприятный терапевтический эффект. Может быть, тебе будет легче засыпать на воде. По крайней мере, это точно успокаивает.

– Но все-таки я живу в плавучем домике, – уточнила я. – Но в остальном согласна – это место весьма своеобразно. Очень отличается от Нью-Йорка. Ритм жизни здесь не такой суматошный.

– Ну, и прекрасно, – бодро сказала Джоани. – Это именно то, что тебе сейчас нужно. Ты уже познакомилась с кем-нибудь из соседей?

– С одним из них.

– Это мужчина ?

– Так, прекрати, – остановила ее я. – Это вовсе не то, о чем ты думаешь. Он в отцы мне годится.

– Вот как?

Я поспешила сменить тему разговора.

– Думаю, стоит сегодня покататься на каноэ.

– Разумеется, стоит, – сказала она. – Помнишь, как Джеймс любил походы на каяке?

Меня просто захлестнула волна паники. Ладони вспотели, во рту пересохло.

– С тобой все в порядке, милая?

– Да, – сказала я. – Просто я…

– Знаю. Мне не следовало затрагивать эту тему. Ты, случайно, не видела выступление Лорен Кейн в программе «Тудэй» сегодня утром?

– Они взяли ее в программу? – Лорен была младшим редактором в «Санрайз» , она отчаянно хотела заполучить мое место и всегда плела против меня интриги.

– Конечно, она совсем не так хорошо смотрится на экране, как ты, – продолжала Джоани. – Слишком много мычания в паузах, ну и так далее…

Странно, но после этих слов мне вдруг стало немного легче, хотя я все еще сомневалась в правильности сделанного выбора. Ведь мне пришлось отказаться от того единственного, что я умела делать хорошо и что составляло смысл моей жизни. Мне даже захотелось немедленно схватить чемодан и со всех ног нестись в Нью-Йорк, чтобы потребовать назад должность в журнале и вернуться к привычному образу жизни. Неужели та жизнь действительно была столь ужасна? И неужели я была так уж несчастна?

Я попрощалась с Джоани, а мои мысли снова вернулись на Восточное побережье, к жизни, от которой я убежала. Я словно слышала голос доктора Эвинсона: «Не стоит пытаться контролировать ход своих мыслей, – обычно говорил он. – Дайте им свободу».

Я так и делала, честно, когда испытывала очередной приступ боли. Но это мне почему-то не помогало.

Я сижу на вращающемся стуле перед зеркалом, а женщина по имени Уитни легкими ударами пальцев старательно наносит тональный крем под моими глазами. В гримерке «Тудэй шоу» гор ят ослепительно яркие лампы, от которых нестерпимо жарко, и я слегка ерзаю на стуле. Я знала, что гримерша прекрасно видит темные круги под моими глазами. Бессонница еще никого не красила.

– Вам стоит пить больше зеленого чая, – говорит она. – Это очень хорошо для кожи.

Я покорно киваю. Мой выход в эфир запланирован через тридцать минут – мне придется рассказывать о пяти самых популярных маршрутах для путешествий всей семьей. Я испытываю отвращение даже при мысли об этом. Если начистоту, никто меня не принуждал участвовать в этой передаче. Главный редактор предлагал заменить меня ответственным редактором, если я не готова . А готова ли я? Это не имеет ровным счетом никакого значения. В одном я не сомневаюсь: я никогда больше не буду радоваться жизни, и это изменить нельзя. Так почему же не вернуться к привычной работе, которая иногда действовала на меня как анальгетик, ведь я днями напролет крутилась как белка в колесе. Все эти съемки, телепередачи, куда нужно было приходить на высоченных каблуках и с увесистыми ожерельями…