Джуд Деверо - Рыцарь в сверкающих доспехах

– Наши сыновья. Придется объяснить тебе, что такое женское равноправие.

Николас встал и обнял ее.

– А это объяснение долго продлится?

– Примерно четыреста лет, – вздохнула она.

– Тогда я дам тебе время.

– Да, – просияла она улыбкой. – Время. Теперь у нас есть все время, которое нам понадобится.

Он стал ее целовать, долго, безжалостно, крепко, почти исступленно, и, чуть отстранившись, прошептал:

– Навсегда. Я буду любить тебя сквозь время и расстояние.

Только секунду назад Даглесс была в его объятиях, сгорала под поцелуями… и в следующее мгновение очутилась в ашбертонской церкви и услышала звук пролетающего реактивного лайнера.

Даглесс не заплакала. То, что она ощущала в этот момент, было слишком глубоким, слишком сложным и проникновенным, чтобы плакать. Она сидела на полу в маленькой ашбертонской церкви, и за спиной у нее высилось мраморное надгробие Николаса. Невыносимо смотреть на него, невыносимо сознавать, что теплая плоть Николаса превратилась в холодный мрамор.

Она немного посидела, осматривая церковь. Совсем простая и бедная. Ни одного цветового пятна на стенах и потолке, и каменные полы выглядели голыми без соломенных подстилок. Правда, на первых рядах скамей кое-где лежали вышитые подушки, но теперь они выглядели аляповатыми и грубыми. Она привыкла к изысканному рукоделию женщин леди Маргарет.

Тут открылась дверь, и вошел викарий. Но Даглесс продолжала сидеть на полу.

– С вами все в порядке? – спросил он.

Сначала Даглесс не поняла его: произношение и акцент звучали странно и казались чужеземными.

– Сколько я здесь пробыла? – поинтересовалась она вместо ответа.

Викарий нахмурился. До чего же странная молодая женщина! Переходит улицу перед мчащимся автобусом. Настаивает, что была с мужчиной, которого никто из окружающих не видел. И вот теперь входит в церковь и преспокойно спрашивает, как долго тут сидит.

– Несколько минут, не больше, – заверил он.

Даглесс вымученно улыбнулась. Несколько минут. Целая жизнь в шестнадцатом веке, и оказывается, что она отсутствовала всего несколько минут.

Она попыталась встать, но ноги подкашивались, и викарию пришлось ей помочь.

– Может, вам следует пойти к доктору? – поколебавшись, предложил он.

«К психиатру?» – едва не осведомилась Даглесс. Если рассказать ее историю психиатру, что он сделает? Напишет книгу, из которой сделают фильм недели?

– Нет, все хорошо, – прошептала она. – Мне просто нужно вернуться в отель и…

И что? Что ей теперь делать, когда Николас потерян навсегда?

Она шагнула к выходу.

– Не забудьте сумку.

Даглесс обернулась. Сумка стояла у самого надгробия. Содержимое сумки помогло ей выжить в елизаветинскую эпоху.

Глядя на нее, Даглесс неожиданно ощутила нечто вроде близости с неодушевленным предметом. Сумка была там вместе с ней.

Даглесс подошла ближе и, сама не зная почему, расстегнула. Не стоило и проверять содержимое, чтобы понять: все на месте. Пузырек с аспирином полон, ни одна таблетка от простуды не исчезла, тюбик с пастой почти не начат, из блокнота не вырваны листочки. Все как было. Она повесила сумку на плечо и уже хотела уйти, как что-то заставило ее повернуться и окинуть взглядом основание могилы. Что-то изменилось. Сначала Даглесс не поняла, что именно, и поэтому осторожно, стараясь не смотреть на скульптуру Николаса, пригляделась к основанию.

– Что-то не так? – встревожился викарий.

Даглесс пришлось дважды прочесть надпись, прежде чем она поняла, что случилось.

– Дата, – прошептала она.

– Дата? Ах да, это очень старая могила.

Дата смерти Николаса – 1599 год. Не 1564-й!

Нагнувшись, она провела пальцем по цифрам, желая удостовериться, что не ошиблась. Тридцать пять лет. Он прожил еще тридцать пять лет после дня своей предполагаемой казни.

Только после этого Даглесс позволила себе взглянуть на могилу. Скульптура тоже имела мало общего с прежней. Перед ней был портрет не молодого человека, погибшего во цвете лет, а почтенного старца, прожившего долгую по тогдашним меркам жизнь. Даже одежда была другой – длинные бриджи до колен вместо коротких штанов-буфов.

Она погладила холодную щеку, провела пальцем по линиям, проведенным скульптором в уголках глаз.

– Мы сделали это, – прошептала она. – Николас, любовь моя, мы сделали это!

– Прошу прощения… – пробормотал викарий.

Даглесс обернулась и ответила ослепительной улыбкой.

– Мы изменили историю! – воскликнула она и, все еще улыбаясь, вышла на солнечный свет. И немного постояла на кладбище, окончательно растерявшись. Надгробные камни были старыми, но всего час назад эти даты были совершенно недавними.

Даглесс в ужасе охнула при виде машины и почувствовала, как расправились легкие: их больше не стягивал стальной корсет.

На какой-то момент ей показалось, что все не так и все неправильно. Потому что чувствовала себя голой и дурно одетой в своем простом костюме. И брезгливо оглядела скучную юбку и ничем не примечательную блузку. Но теперь ее спину ничто не поддерживало, а кожаные ботинки жали.

Мимо пролетел другой автомобиль, и от невероятной скорости у Даглесс закружилась голова. Она направилась к воротам и вышла на тротуар. Как странно, что под ногами асфальт!

Шагая к отелю, она восхищенно разглядывала здания. Сколько стекла! И вывески тоже стеклянные! Кто же их читает? Ведь там, где она только что была, очень немногие умели читать, поэтому на вывесках были нарисованы те товары, которые продавались в лавках.

И как же здесь чисто! Ни грязи, ни вони отбросов, в изобилии валявшихся на улицах, ни роющихся в зловонных кучах свиней. Да и люди тоже странноватые. Все носят такие же уродливые одежды, как она сама. И все равны. Никаких нищих в грязных отрепьях, никаких дам в платьях, расшитых жемчугом.

Даглесс медленно шагала вперед, разглядывая окружающее широко раскрытыми глазами, словно никогда раньше не была в двадцатом веке. Запах еды заставил ее войти в паб. Остановившись на пороге, она огляделась. Очевидно, здесь все должно быть как в кабачке времен Елизаветы, но на самом деле ничего общего. Слишком чисто, слишком тихо, слишком… одиноко. Сидевшие за столами люди не общаются. Каждый устроился в своей кабинке. Совсем не то, что шумные, жизнерадостные современники Елизаветы.

В глубине паба висела доска с написанным мелом меню. Даглесс заказала шесть блюд, не обращая внимания на удивленно вскинутые брови официантки, после чего уселась за столик и глотнула пива. Толстую стеклянную кружку было неудобно держать, а жидкое пиво словно наполовину разбавили водой.

На стойке бара стояли путеводители по историческим домам Великобритании. Даглесс протянула бармену десятифунтовую банкноту, взяла книгу в свою кабинку и принялась читать. Белвуд открыт для посещений публики, в точности как раньше.