Кристофер Гортнер - Заговор Тюдоров

Перегрин нагнулся, чтобы поднять цепь… и вдруг замер. Когда он выпрямился, в руках его был сложенный вчетверо клочок бумаги.

– Что это? – спросил он и, прежде чем я успел его остановить, сломал серую восковую печать. – «Тебе ее не спасти», – прочел он вслух и с озадаченным видом обернулся ко мне.

Я бросился к мальчишке.

Перегрин бессознательно отпрянул, выронив письмо. Он глядел на меня, как зачарованный, глаза его округлялись.

– Оно… жжется! – выдохнул он. – Пальцы… жжет…

Я глянул на письмо, на неровный излом печати – и к горлу подкатил тугой комок. Отшвырнув ногой письмо, я схватил Перегрина за руки: на ладонях его вспухли волдыри, словно от ожогов.

Яд! Восковая печать была отравлена.

Перегрин испуганно вскрикнул и пошатнулся, наваливаясь на меня. Я оттащил его к стоявшему неподалеку кувшину, принялся поливать водой его руки, лихорадочно вытирать их о свой камзол. Лицо Перегрина побелело, на губах выступила испещренная кровавыми пятнами пена. Он вцепился в меня, не в силах держаться на ногах.

Я подхватил его, в глазах у меня потемнело. Перегрин забился в судорогах, исторгнув скользкие останки нашей вечерней трапезы. Глаза его закатились. Схватив его на руки, я пнул дверь, выскочил в коридор, кое-как спустился по лестнице, бегом пересек промерзший внутренний двор и ворвался в освещенную факелами галерею. Я ничего не слышал, кроме своего собственного крика – так кричит смертельно раненный зверь.

Смутные фигуры замерли у входа в галерею; я двинулся к ним, шатаясь, с безвольно обвисшим Перегрином на руках, и до моего слуха донеслись взволнованные голоса. Высокий худой человек в черном решительно двинулся мне навстречу.

– Мой оруженосец… – выдавил я с запинкой, тяжело дыша. – Он… его отравили. Помогите… помогите мне…

Человек резко остановился, его бородатое, с хищным носом лицо тотчас замкнулось, словно захлопнулись невидимые ставни. Это был испанец из посольства Габсбургов; я вспомнил, что видел его прошлым вечером на пиру, – один из тех важных вельмож, что стояли вокруг королевы и хмуро взирали на все, что их окружало. Спутники, застывшие позади него, смотрели на меня во все глаза. Никто из них не шелохнулся. Сквозь пелену отчаяния, застилавшую глаза, я уловил смутно знакомое женское лицо, но лишь когда женщина скорым шагом подошла ближе, я узнал Сибиллу. Испанец остановил ее:

– Dice que han envenenado al joven. No le toques. [2]

Сибилла оттолкнула его руку и направилась ко мне.

– Я знаю целебные травы, – проговорила она. – Я помогу ему, пока мы не разыщем врача. Скорее несите его в…

Перегрин вновь забился в судорогах. Я крепче прижал его к себе и увидел, как изо рта его сочится темная гнилостная жидкость, пятнами оставаясь на побелевших губах. Сибилла стремительно развернулась, что-то выкрикнула срывающимся голосом, и рослый испанец рявкнул на своих спутников. Один неясный силуэт отделился от прочих и сорвался с места; я оцепенело смотрел вслед тонкой девичьей фигурке, которая со всех ног мчалась к дальнему концу галереи, выходившему в парадный зал: капюшон соскользнул ей на плечи, обнажив белокурые локоны, отчаянный крик ее эхом метался меж стен, и маленький черный песик несся следом, возбужденно лая.

Я рухнул на колени. Прижимая к себе Перегрина, я раскачивался вместе с ним и шепотом повторял:

– Только не это, Господи, молю Тебя, только не он…

Сибилла, утопая в пышных юбках, опустилась рядом со мной. Я почувствовал, как ее рука легла мне на плечо, и в этот миг Перегрин слабо дернулся. Глаза его широко раскрылись. Он глядел на меня. Он пытался что-то сказать, но изо рта его вновь поползла темная жидкость, густая и омерзительная.

В горле у него жутко заклокотало.

Веки Перегрина затрепетали и сомкнулись.

Он затих.

Я не мог шевельнуться. Я прижимал Перегрина к груди и чувствовал, как неотвратимо рушится мой привычный мир. Прибежал Рочестер с заткнутой за воротник салфеткой; два стражника и несколько любопытных придворных явились посмотреть, что стало причиной суматохи. Из-за них взволнованно выглядывала Джейн Дормер, сбегавшая в парадный зал, чтобы известить о происшедшем Рочестера. Увидев Перегрина, она вскрикнула от ужаса и заплакала.

– Святые угодники, что это? – Рочестер наклонился ко мне. – Неужели мальчик…

– Мертв, – прошептал я, и с этим словом внутри разверзлась пропасть, чудовищная бездна, грозившая навеки затянуть меня в свой адский водоворот.

– Мертв! – повторил эхом Рочестер, и я безмолвно кивнул.

Мне хотелось зарычать на испанца, застывшего с брезгливой гримасой на породистом лице, на всех прочих, которые праздно торчали поодаль, глядя, как невинный ребенок умирает у меня на руках… но я не мог произнести ни звука.

Перегрина больше нет. Что бы я ни сделал, его уже не вернуть.

– Да как же это случилось? – Голос Рочестера дрожал. – Может, он съел что-то порченое? Или выпил? Что с ним произошло?

С этими словами он окинул всех окружающих сердитым взглядом, словно от него намеренно скрывали ответ.

Я услышал, как Сибилла Дарриер негромко проговорила:

– Сейчас это уже неважно. Надо бы позаботиться о теле мальчика. Не могли бы вы помочь в этом деле, милорд? Мастер Бичем только что пережил сильнейшее потрясение. Очевидно, он не в состоянии этим заниматься.

– Да-да, конечно. – Рочестер вновь повернулся ко мне. – Мне так жаль, мастер Бичем. Правду говоря, я даже не знаю, что сказать. Меня огорчает уже то, что здесь у нас, во дворце, могли кого-то отравить. Должно провести разбирательство. Я извещу ее величество и…

– Милорд, – промолвила Сибилла; голос ее был тих и сдержан, однако в нем таилась некая необъяснимая жесткость, вынудившая Рочестера умолкнуть на полуслове. – Полагаю, будет лучше, если вы займетесь мальчиком, а я провожу мастера Бичема в его комнату. Прочими формальностями займемся, когда он оправится.

Рочестер потеребил воротник, ощупав заляпанную едой салфетку.

– Безусловно, – пробормотал он и подал знак стражникам, которые двинулись ко мне, чтобы принять тело Перегрина.

Я подчинился не сразу. С минуту я прижимал его к себе так, словно то была последняя опора моего рухнувшего существования, и только затем позволил стражникам забрать тело. Голова Перегрина безжизненно болталась на весу, кудри слиплись от пота. Когда его унесли, я впал в оцепенение.

Сибилла взяла меня за руку, ладонь ее была холодна.

– Пойдемте, – сказала она, и я последовал за ней, все так же не говоря ни слова, двигаясь словно в непроницаемом тумане.

Во внутреннем дворе у лестницы Сибилла остановилась и поглядела на меня.

– Куда идти? – спросила она.

Я повел ее вверх по лестнице. Дверь моей комнаты так и осталась распахнута. Я пошатнулся. Ладонь Сибиллы легла на мою спину чуть ниже талии, помогая мне удержаться на ногах. Внезапно я осознал, что весь пропитан запахом того, что исторглось перед смертью из Перегрина.