Сьюзен Филлипс - Герои – моя слабость

Разумеется, она тут же его простила. Наивная дурочка.

С того дня, когда Риган бывала занята, Тео с Энни проводили время вместе. Он показывал ей свои тайные места на острове, делился самым сокровенным. Поначалу робко, потом все смелее. Тео начал доверять ей. Он признался, что ненавидит свою школу-интернат и что тайком пишет рассказы, которые никому не показывает. Они говорили о любимых книгах. Энни убеждала себя, что она единственная девочка, с которой Тео откровенен. Она показала ему несколько своих рисунков, которые приходилось прятать, чтобы Мария не разнесла их в пух и прах. И наконец Тео ее поцеловал. Ее. Энни Хьюитт, долговязое пугало пятнадцати лет со слишком длинным лицом, слишком большими глазами и слишком кудрявыми волосами.

С тех пор, стоило Риган отлучиться, Энни с Тео стремились остаться вдвоем. Обычно они прятались в пещере, лежали на влажном песке во время отлива. Тео гладил ее грудь сквозь купальник, и Энни готова была умереть от счастья. Когда он впервые сбросил лямки купальника с ее плеч и потянул вниз, она смутилась, попыталась прикрыться руками – ей казалось, что груди у нее слишком маленькие. Но Тео отвел ее ладони и нежно сжал пальцами соски.

Энни таяла от восторга.

С каждым днем их ласки становились все смелее. Они жадно исследовали друг друга. Тео расстегивал ее шорты, запускал пальцы в трусики. Ни один мальчик прежде такого не делал. Гормоны бурлили, каждое прикосновение Тео отзывалось в ней жаркой дрожью, мгновенным взрывом наслаждения.

Она тоже ласкала его и, впервые почувствовав на ладони влагу, решила, что невольно сделала ему больно. Она влюбилась.

Но внезапно все изменилось. Без всякой причины Тео вдруг начал ее избегать. Он стал высмеивать и унижать ее перед сестрой и Джейси. «Не будь такой тупицей, Энни. Ты ведешь себя как ребенок».

Она пыталась поговорить с ним наедине, узнать, что случилось, но Тео сторонился ее. Вскоре она обнаружила половину своих драгоценных готических романов в бумажных переплетах на дне бассейна.

Как-то раз солнечным июльским днем они шли вчетвером по мостику над болотом. Энни держалась чуть впереди близнецов, а Джейси замыкала шествие. Желая произвести на Тео впечатление своей многоопытностью, Энни рассказывала о жизни на Манхэттене.

– Я пользуюсь подземкой с десяти лет, и…

– Прекрати хвастаться, – оборвал ее Тео. А потом толкнул Энни ладонью в спину.

Она упала с моста в болото лицом вниз. Руки погрузились в липкую жижу, ноги увязли в трясине. Энни пыталась выбраться, но гнилые стебли болотной травы и пучки сине-зеленых водорослей оплетали ее, словно угри, цепляясь за одежду, за волосы. Она отплевывалась от тины и грязи, силилась протереть глаза, но не могла, и начала плакать.

Риган с Джейси перепугались не меньше Энни, в конце концов им обеим пришлось вытаскивать ее из болота. Энни сильно ободрала колено и потеряла кожаные сандалии, которые купила на собственные деньги. У нее текли слезы, оставляя дорожки на покрытых грязью щеках, когда она выбралась на мост, похожая на страшное чудище из фильма ужасов.

– Зачем ты это сделал?

Тео холодно оглядел ее с каменным выражением лица.

– Не люблю хвастунишек.

Глаза Риган наполнились слезами.

– Только никому не говори! Энни, пожалуйста. Тео страшно влетит. Он никогда больше не сделает ничего подобного. Ну же, Тео, обещай.

Но Тео зашагал прочь, не пожелав ничего обещать.

Энни никому не сказала о происшествии на болоте. Она нарушила обет молчания лишь много позднее.

На следующее утро Энни вяло бродила по комнатам, пытаясь проснуться, прийти в себя после ночи, проведенной почти без сна. Мысль о возвращении в Харп-Хаус вызывала у нее ужас. Покружив по дому, Энни укрылась в студии, недосягаемой для назойливого телескопа Тео. Мария добавила к коттеджу пристройку, превратив ее в просторную, хорошо освещенную мастерскую. Пятна краски на голом дощатом полу напоминали о длинной череде художников, работавших здесь в последние годы. На задвинутой в угол кровати высилась гора картонных коробок, из-под которых торчал край ярко-красного покрывала. Рядом с кроватью стояла пара выкрашенных в желтый цвет деревянных стульев с плетеными сиденьями.

Бледно-голубые стены комнаты, красное покрывало и желтые стулья, как и задумывала Мария, вызывали в памяти картину Ван Гога «Спальня в Арле», однако самую длинную стену студии украшала огромная роспись – картина-тромплей [9], изображенное в натуральную величину такси, въехавшее в витрину магазина. Энни от души понадеялась, что ее загадочное наследство не эта фреска, поскольку понятия не имела, как можно продать целую стену.

Она представила, как мать в этой комнате обхаживала художников, потакала их капризам, гладила по головке, чем никогда не баловала собственную дочь. Мария верила, что талант необходимо бережно пестовать, но не поощряла желание дочери рисовать или играть на сцене, хотя Энни с увлечением предавалась и тому и другому занятию.

«Мир искусства – яма, кишащая ядовитыми змеями. Он съедает заживо даже самых талантливых, а это вовсе не про тебя. Я не хочу такого для своей дочери».

Марии куда больше подошла бы в дочери какая-нибудь самоуверенная отчаянная сорвиголова, из тех, кого не заботит чужое мнение. Но ей досталась робкая, застенчивая девочка. Фантазерка, любившая мечтать наяву. Впрочем, в конечном счете Энни пришлось стать сильной, чтобы поддержать мать, которая больше не могла о себе позаботиться.

Услышав незнакомый звук подъехавшего автомобиля, Энни отставила кружку с кофе. Она вышла в гостиную и выглянула в окно – как раз вовремя, чтобы увидеть, как в конце дорожки останавливается помятый белый пикап. Дверца отворилась, и из машины выбралась женщина лет шестидесяти с небольшим. Ее практичные черные сапожки мгновенно утонули в снегу. Серое дутое пальто облегало тучную фигуру. На пышных белокурых волосах женщины не было шапки, но на шее у нее красовался пестрый, лиловый с зелеными ромбами вязаный шарф. Склонившись над сиденьем пикапа, она достала розовый подарочный пакет, из которого торчал край нарядной малиновой оберточной бумаги, похожей на пенку с варенья.

Увидев наконец новое лицо, человека, никак не связанного с Харп-Хаусом, Энни так обрадовалась, что стремглав бросилась к двери, едва не зацепившись ногой за яркий полотняный коврик у порога. Стоило ей распахнуть дверь, как с крыши посыпалась снежная пыль.

– Я Барбара Роуз. – Женщина приветливо помахала рукой. – Вы здесь уже почти неделю. Я подумала, что настало время вас навестить, узнать, как дела. – Алая помада на ее губах выделялась ярким пятном на белом лице. Когда Барбара поднялась на крыльцо, Энни увидела у нее под глазами легкие припухлости с черными следами туши для ресниц.