Колин Маккалоу - Непристойная страсть

Все было в порядке. Сестра Лэнгтри зашла в кабинет, чтобы переобуться в ботинки и гетры, и нахлобучила шляпу на голову. Затем она нагнулась за своей корзинкой и бросила туда две пары носков, которые выудила из вещевого мешка Майкла, потому что их необходимо было срочно заштопать. Затем беззвучно проскользнула мимо занавески к входной двери и вышла наружу. Луч фонарика, уже не закрытый ее пальцами, осветил ей путь через лагерь. Половина одиннадцатого. К одиннадцати она успеет принять ванну и приготовиться ко сну, а в полдвенадцатого уже будет спать крепким сном, который ничто не прервет целых шесть часов.

Мужчины отделения «Икс» на самом деле не оставались без присмотра всю ночь. Как и в каждой хорошей медсестре, в ней действовал внутренний будильник, который будил ее в случае, если что-то было не так, и тогда она посреди ночи вставала и шла в отделение посмотреть, что происходит. И если действительно что-то происходило, она сообщала об этом дежурной сестре, которая в этом случае уделяла особое внимание отделению «Икс» во время обхода. Собственно, дежурная сестра заходила в отделение без особого предупреждения сестры Лэнгтри. Ну а на крайний случай наготове был телефон. Но с тех пор, как последний раз ночью случилось что-то серьезное, прошло уже три месяца, так что сестра Лэнгтри была уверена, что никто не потревожит ее сон.

Визит к полковнику Чинстрэпу, как и ожидала сестра Лэнгтри, ничего не дал. Полковник сосредоточил свое внимание исключительно на теле Майкла и начисто забыл о его душе. Он ощупывал его, прослушивал, постукивал, тыкал пальцами, щипал, колол иголками, щекотал, выбивал на нем дробь, и все это Майкл выносил с невозмутимым спокойствием. По его команде Майкл закрывал глаза, касался пальцем кончика носа, подпрыгивал на одной ноге, водил глазами, не поворачивая головы, за карандашом, беспорядочно мельтешившим взад и вперед. Он стоял неподвижно, поставив вместе ноги и закрыв глаза, ходил по прямой линии, подпрыгивал сначала на одной ноге, потом на другой, прочитал все буквы в таблице, прошел обследование зрительного поля, поиграл в специальную игру в слова, находя к ним ассоциации. И даже когда сквозь линзу офтальмоскопа на него глянул налитый кровью глаз полковника, он с полнейшим самообладанием вынес это самое напряженное и тягостное исследование, всегда предполагавшее близкий контакт врача и пациента. Сидя поодаль на стуле, сестра Лэнгтри с любопытством отметила, что он даже не поморщился, когда в нос ему ударило смрадное дыхание полковника.

После всех этих процедур Майкла попросили выйти и подождать, а сестра Лэнгтри осталась сидеть, наблюдая, как полковник Чинстрэп тыкает костяшкой большого пальца в верхнюю губу. Этот жест всегда напоминал ей ковыряние в носу, хотя на самом деле он означал, что полковник изо всех сил напрягает свои умственные способности.

– Днем я сделаю ему спинно-мозговую пункцию, – выдал он наконец, растягивая слова.

– Зачем, Христа ради? – вырвалось у сестры Лэнгтри прежде, чем она опомнилась.

– Простите, сестра?

– Я говорю, зачем это надо? – Ладно, в конце концов, сказала «а», говори и «б». Она сама все это затеяла, так что ей и вызволять Майкла. – С неврологической точки зрения у сержанта Уилсона все в порядке, и вы знаете это, сэр. Зачем вызывать у бедняги жуткую головную боль и обрекать его на постельный режим, когда он здоров как младенец, особенно если принять во внимание тот образ жизни и климатические условия, которые ему приходилось выносить?

Было еще слишком рано, чтобы опять вступать с ней в пререкания. Этой ночью он позволил себе маленькие излишества, в которых принимали участие бутылка виски и сестра Конноли, и все из-за стычки с Лэнгтри, так что сама мысль о новых препирательствах была для него совершенно невыносима. На днях он сведет с ней счеты, мрачно обещал полковник самому себе, но только не сегодня.

– Очень хорошо, сестра, – высокомерно сказал он, положив ручку на стол и закрывая историю болезни сержанта Уилсона. – Я не буду делать спинно-мозговую пункцию сегодня. – Он протянул ей папку с таким видом, будто она была отравлена. – Разрешите пожелать вам приятно провести утро.

Сестра Лэнгтри поднялась.

– И вам также, сэр, – ответила она, повернулась и вышла.

Увидев ее, Майкл пристроился рядом, и они вместе зашагали прочь от этого места, причем сестра Лэнгтри задала максимальный темп, с жадностью вдыхая свежий воздух.

– Ну как, всё? – спросил он.

– Определенно всё. Если только у вас не разовьется какое-нибудь хитрое заболевание позвоночника с труднопроизносимым названием, я с уверенностью предсказываю, что вы видели полковника Чинстрэпа в последний раз, не считая проверок и еженедельного общего обхода.

– Как-как его зовут?

Она рассмеялась.

– Чинстрэп. Эту кличку придумал Льюс, и она к нему так и прилипла. На самом деле его зовут Доналдсон. Будем надеяться, что на Мэкери-стрит о Чинстрэпе никто не узнает.

– Должен признаться, сестра, что это место полно неожиданностей, да и сами люди тоже.

– Ну уж, наверное, здесь не больше неожиданностей, чем у вас в батальоне или в лагере.

– Что до батальона или лагеря, – сказал Майкл, – то тут вся суть в том, что я слишком хорошо всех знал, кого-то даже по нескольку лет. Не все, кто попал со мной в одну часть, были убиты или стали калеками. Конечно, во время похода или когда идешь в атаку забываешь о скуке. Но мои последние шесть лет прошли в лагерях, и лагеря эти были разные: в пустыне под песчаными бурями, в джунглях под тропическими ливнями. Однажды даже на сцене разбили лагерь. И всегда была жара. Я все думаю о русском фронте, и мне интересно, как себя чувствуешь, когда холодно. Я даже поймал себя на мысли, что мечтаю побыть в холодном лагере. Разве не странно, скажите, что человеческая жизнь может стать до такой степени однообразной, что уже мечтаешь не о доме или женщинах, а просто о другом лагере? Военный лагерь – это единственное, что я знаю.

– Я согласна. Действительно, в военной жизни самое трудное – монотонность. В отделении «Икс», кстати, тоже. Это относится и ко мне, и к больным. Я предпочитаю работать часами подряд, не имея сменной сестры, потому что иначе сама сойду с ума. Что же до них, то физически они здоровы и вполне в силах выполнять какую-нибудь работу. Но они не могут. Нет здесь никакой работы. А для их душевного состояния это было бы так полезно. – Она улыбнулась. – Ну как бы там ни было, а осталось уже недолго. Мы все скоро поедем домой.

А им дом совсем и не нужен, но Майкл ничего не сказал, просто шел себе рядом по дорожке, ведущей к отделению.

Ей подумалось, что идти вот так, рядом с ним, было приятно. Он не склонялся почтительно перед ней, как это делал Нейл, никого из себя не изображал, как Льюс, не крался, как Наггет. Он просто шел и разговаривал с ней, и делал это естественно и по-дружески, как мужчина с мужчиной. Что само по себе звучало довольно странно, но ощущение было именно такое.