Колин Маккалоу - Непристойная страсть

Он весь передернулся, побелел, крепко сжал губы и продолжал молчать.

– Уверяю вас, сержант Уилсон, что никаких мыслей о личных взаимоотношениях с вами нет и в помине в моей голове! – яростно продолжала она, чувствуя себя синицей, которая хотела поджечь море. – Я позвала вас сюда, чтобы сообщить: дело закончено. Заключение: самоубийство. Все мы, и вы в том числе, оправданы. Так что теперь вы, может быть, наконец прекратите щеголять своими самоистязаниями. Это неприятно видеть. Все, я закончила.

Ему ни разу не пришло в голову, что большая доля ее обиды приходится на то, что она воспринимала как его отказ продолжать отношения с ней. Он был в ужасе, оттого что происходит, и пытался поставить себя на ее место, ощутить, каково ей чувствовать себя отвергнутой, понять эти глубоко личные эмоции, целиком связанные с ее женской природой. Возможно, если бы он выше оценивал себя, то мог бы быстрее и лучше понять ее. Но ее реакция оставалась для него непостижимой: не в его силах было проникнуть в то истолкование всего происходящего, которое для нее было совершенно естественным. Он был чуток, беспокоился о ней. Но мысли его после смерти Льюса сосредоточились на вещах совсем иных, чем личные аспекты того, что произошло в ее комнате. Слишком много других соображений мучило его, слишком многое надо было решить – и он забыл остановиться и посмотреть, как выглядит в ее глазах. А сейчас было слишком поздно.

Он казался больным, сраженным навалившимся несчастьем, странно беззащитным. И все же, как всегда, он был самим собой.

– Спасибо, – сказал он без всякой иронии.

– И не смотрите на меня так!

– Прошу меня извинить, – сказал он. – Я совсем не буду смотреть.

Она перевела взгляд на бумаги, разбросанные на столе.

– Это я прошу меня извинить, сержант, поверьте, – закончила она с холодной решимостью.

Бумаги могли быть с тем же успехом написаны на японском – так мало смысла она уловила, читая их. И вдруг поняла, что больше не вынесет этого. Она подняла глаза – казалось, душа ее рвалась наружу – и крик «Майкл!» был совсем не похож на то, что она говорила до того.

Но он уже ушел.

Опустошенная, измученная, разбитая, она несколько минут сидела, не в силах даже шевельнуться. Затем ее начало трясти, зубы застучали, и на минуту ей показалось, что она и в самом деле сходит с ума. Как позорно слаба она оказалась, как мало у нее выдержки и самообладания. Она никогда не подозревала, что в ней живет эта ужасная слепая потребность – причинять боль близкому человеку, не приходило в голову, что, преуспев в этом, она будет так невыносимо безутешна.

«Боже мой, – взмолилась она, – если это любовь, исцели меня! Исцели или дай мне умереть! Я не могу больше жить и так мучиться…»

Она подошла к двери, чтобы снять с крючка шляпу, потом вспомнила, что забыла переобуть туфли. Руки продолжали дрожать, и она провозилась со шнурками и гетрами дольше, чем обычно.

Нейл появился в дверях, когда она уже наклонилась, чтобы взять свою корзинку.

– Уже уходите? – спросил он, удивленный и разочарованный.

После многообещающего замечания, которое она сделала, перед тем как появился Майкл, он надеялся возобновить разговор с того места, на котором их прервали. Но и на этот раз, как всегда, приоритет был отдан Майклу.

– Я страшно устала, – пожаловалась она. – Как вы думаете, сможете вы обойтись в этот вечер без меня?

Ее слова прозвучали крайне обходительно, но ему достаточно было взглянуть ей в глаза, чтобы увидеть, как сильно обходительность напоминает отчаяние. И, забыв о себе, он подошел к ней, взял ее руку в свои и принялся растирать, как будто хотел влить в нее капельку тепла.

– Нет, моя дорогая сестра Лэнгтри, мы, скорее всего, не сможем, – сказал он, улыбаясь. – Но в порядке исключения мы обойдемся. Идите и спите спокойно.

Она улыбнулась ему, верному другу и товарищу стольких месяцев, задавая себе вопрос, куда же вдруг исчезла ее расцветающая любовь к нему? Почему появление Майкла так резко оборвало ее? Но – увы! – не было у нее ключа к логике любви, если только есть такой ключ и если существует логика.

– Вы всегда снимаете боль, – проговорила она.

Эта фраза принадлежала ему, он сказал ее еще давно, но теперь, услышав эти слова от нее, был потрясен до такой степени, что отдернул руки. Не время сейчас было говорить то, что он так давно хотел сказать.

Забрав у нее корзинку, Нейл проводил ее через коридор, как будто он был хозяин, а она – его гостья, и только когда они дошли до конца настила, он отдал ей ее вещи.

Нейл стоял, глядя, как исчезает в темноте ее серая фигурка, и потом еще долго не уходил, всматриваясь в темноту, слушая, как с остывающего ската крыши тихонько стекает образовавшаяся влага. Вокруг разносилось мощное пение и рулады лягушек, а далеко в океане, у рифов, шумел в вечном движении прибой. В воздухе пахло дождем; вот-вот начнется ливень, и если сестренка не поторопится, она промокнет насквозь.

– А где сестренка? – сразу же задал вопрос Наггет, когда Нейл, вернувшись в палату, уселся в кресло и протянул руку за чайником.

– У нее голова болит, – коротко ответил Нейл, избегая встречаться глазами с Майклом, который выглядел так, словно у него тоже болела голова.

Нейл скорчил гримасу.

– Ах господи, как же мне неохота быть мамочкой! У кого из нас есть молоко?

– У меня, – отозвался Наггет. – Отличная новость, а? Льюс помер и похоронен. Фью! Признаюсь, это большое облегчение.

– Да будет Господь милосерден к его душе, – сказал Бенедикт.

– А заодно и к нашим душам тоже, – заметил Мэтт.

Нейл наконец закончил возиться с чайником и принялся сдвигать все кружки к краю стола.

«Никакой радости в чаепитии без сестренки», – думал он, поглядывая на Майкла, в то время как Майкл сосредоточился на Мэтте и Бенедикте.

Наггет с важным видом достал какую-то очень тяжелую книгу и, положив ее так, чтобы не залить чаем, открыл на первой странице и начал читать.

Майкл с любопытством взглянул на него.

– Это для чего же? – спросил он.

– Я очень много думал над словами полковника, – принялся объяснять Наггет, положив руку на раскрытую страницу, так что он сделался похожим на святого, молящегося над своей библией. – Что мне мешает пойти в вечернюю школу и получить свидетельство? Тогда я смогу поступить в университет и заняться медициной.

– И делать это со всей душой, – сказал Майкл, – в добрый час, Наггет, и желаю удачи.

«Как жаль, что он так нравится мне, при том что каждую секунду я ненавижу его, – думал Нейл. – Но мой старик всегда хотел, чтобы я научился одному правилу на войне: не позволяй сердцу становиться на твоем пути, а когда сделаешь дело, тогда и учись жить с открытым сердцем».