Филиппа Грегори - Меридон

Но потом я услышала, как часы пробили полдень, горничная постучалась в дверь, и я велела ей идти прочь, сказав, что спущусь к завтраку через минуту. Я положила голову на бюро, на бумагу, и застонала, словно меня ранили, вонзили мне нож в самое сердце. Я была больна, совсем больна, но не могла понять, отчего. Когда я думала о красной полосе на его щеке и о том, как он рассказывал мне про свою Бекки, мне хотелось отшвырнуть всю свою писанину.

Я потянула к себе лист бумаги, понимая, что я тону во лжи, что я пала слишком низко для гнева и гордости. Слишком низко даже для того, чтобы говорить любезности о его женщине. Я упала туда, где было мое место. Где оно было всегда. И даже ниже. Потому что я уже не была холодной, как лед, Мамзель Меридон, танцующей на лошади. Я не была и потаскухой Меридон, укротительницей лошадей, которая могла заставить па плеваться от злости. Теперь я стала кем-то, чьего имени я не знала, кто тосковал, страстно тосковал о ком-то, кого можно любить!

Тосковал об Уилле.

Дорогой Уилл,

все это неправильно.

Пожалуйста, ничего ей больше не обещай. Пожалуйста, вернись в Лондон. Я не хочу выходить за Перри. Я хочу быть с тобой. Я любила тебя и желала с тех самых пор, как впервые увидела, в ту ночь в Широком Доле. Пожалуйста, сейчас же приезжай ко мне. Прости, что я тебя ударила. Ты был прав, здесь плохо. С Перри ничего не получится.

Я уверена, она хорошая, но я не могу поверить, что ты меня не любишь, и если ты сейчас же за мной не приедешь, я не знаю, что сделаю. Пожалуйста, приезжай. Я люблю тебя всем сердцем.

Я собрала все шесть листов бумаги и скатала их в большой шар. Бросила его в огонь, придержала кочергой и смотрела, как он горит. Потом перемешала угли, чтобы ничего не осталось.

Отвернулась от огня и от бюро.

Нельзя быть помолвленной с одним мужчиной и писать такое другому. Я не могла обмануть Перри, не могла без единого слова бросить леди Клару. Они хорошо ко мне относились – по-своему, – я не могла так же легко уйти от них, как пришла.

Я прижалась лбом к толстому холодному оконному стеклу и посмотрела в серое небо. Подумала об Уилле, ехавшем домой с красным следом моего хлыста на щеке. Я не имела права его бить, не имела права на него претендовать. Письма были сожжены, нового я не напишу.

Я никогда не напишу Уиллу. Ни от злости, ни от любви.

Наши пути дальше расходились. Возможно, когда-нибудь он простит мне этот удар. Возможно, когда-нибудь поймет.

Я позвонила, чтобы горничная помогла мне переодеться в утреннее платье.

Я не могла придумать, что еще мне делать.

Я была больна, и из-за этого глаза у меня покраснели, а за завтраком я была скучной.

– Вы жестоки! – проворковал сэр Ричард Фуллер.

Я рассеянно на него взглянула.

– Жестоки к тому, кто вас обожает, – с улыбкой произнес он.

Губы его были выкрашены в нежно-розовый, в углу рта была наклеена черная заплаточка в форме сердца.

– Да, – глупо ответила я. – Наверное, да.

Он переливчато рассмеялся, и пара старых вдов, оглянувшись на нас, увидели сэра Ричарда и благосклонно заулыбались.

– Диана! Прямолинейная Диана! – воскликнул он.

Я пожала плечами. Большую часть времени в этом жеманном светском мире я не понимала ни слова из того, что мне говорили. Половину понимала, но не могла понять, почему их это волнует.

– Думаете, я не видел нынче утренних газет? – спросил он, поддразнивая меня. – Я знал, что этого нужно ждать, но – ах!.. Какой удар по моим надеждам!

Я снова уставилась на него. Мы сидели в гостиной княгини, под окном, выходившим в парк. Уилл был прав, на улице похолодало. В затененных уголках по-прежнему белел иней, желтое солнце сурово смотрело с неба.

– О чем вы? – спросила я.

Светлые глаза сэра Ричарда зло замерцали.

– О своем разбитом сердце, разорванном на куски! – сказал он.

Мне не давался этот флирт. Я вздохнула и собиралась встать, чтобы оставить его.

– Я знал, что вы почти обещаны, но не представлял, что все решится так скоро, – промолвил сэр Ричард, протягивая руку, чтобы меня удержать. – Он так много потерял?

– Перри? – спросила я, пробравшись сквозь лабиринт этих иносказаний.

– Разумеется! – безоблачно произнес сэр Ричард. – А с кем еще вы помолвлены?

Я тупо на него посмотрела и не ответила.

– Не изображайте такое изумление, мисс Лейси! – взмолился он. – Вы очаровательны, просто очаровательны. Но я не верю, что даже Перри мог поместить в газете объявление о помолвке, не посоветовавшись с вами!

Я кивнула. Перри был вполне на это способен.

– Потому-то я и спрашиваю! – торжествующе вскричал сэр Ричард. – Что за блажь нашла на Перри, что он тратит и ваше состояние, и свое? Мы знали, что он оглушительно проигрался в фараон, но теперь он играет в пикет как сам дьявол! И почему, ослепительная мисс Лейси, вы с такой готовностью передаете ему свое состояние? Из любви? Вы велите мне оставить всякую надежду?

Я стиснула зубы и поднялась.

– Прошу меня простить, сэр Ричард, – вежливо произнесла я.

Отвела в сторону полы своего вышитого шелкового утреннего платья и сделала перед сэром Ричардом книксен.

– Я вижу, я нужна леди Кларе, мне нужно идти.

Я пересекла комнату и встала возле леди Клары. Она играла с княгиней в вист, и я подождала, пока она возьмет взятку, прежде чем прервать ее.

Хотелось бы мне, чтобы ее сын обладал хоть половиной ее ловкости в карточной игре!

– Перри объявил о нашей помолвке в «Морнинг-пост», – сказала я ей на ухо.

Ее лицо не дрогнуло. Она могла бы дурачить простофиль по тавернам. А она тратила свои таланты на то, чтобы щипать светских транжир, вроде княгини.

– Я не видела, – тихо произнесла она. – Ты не возражаешь, не так ли?

– Он мог бы мне сказать, – сказала я. – Сэр Ричард Фуллер на меня набросился с новостями, и я выглядела глупо.

Леди Клара кивнула.

– Да, он мог бы тебе сказать, – ответила она. – Я рада, что ты меня предупредила. Вон он, поговори с ним сама.

Я подняла глаза. Перри пробирался сквозь толпу, стоявшую у двери возле буфета. Когда он вынырнул из толпы, обменявшись улыбкой и словами со многими, наши взгляды встретились, и Перри, просияв, подошел ко мне:

– Сара! Так и думал, что ты тут. Видела утреннюю газету? Мы там! Правда, замечательно? Я дал гинею сверху, чтобы сразу напечатали!

Он поцеловал мне руку, а потом, повинуясь кивку матери, привлек меня к себе и нежно поцеловал в щеку. Прикосновение его было прохладным, щека у меня горела.

– К чему такая спешка? – спросила я.

Он плутовато улыбнулся.

– Да ладно, – сказал он. – Сама знаешь. В начале недели мой кредит был совершенно исчерпан, а теперь все из кожи вон лезут, лишь бы меня ссудить.