Филиппа Грегори - Меридон

Дождавшись, когда ее дверь в последний раз закроется, я услышала, как вздохнула ее горничная, проходя по коридору к черной лестнице с грязной одеждой, которую нужно было выстирать, а возможно, и выгладить за ночь, если леди Клара захочет надеть что-то из сегодняшнего завтра утром.

Теперь все легли, кроме кухонной прислуги.

Перри не отдавал слуге приказа дождаться его, для него оставили свечу в холле и загребли жар в камине, чтобы тот горел в пустой спальне всю ночь и большую часть утра. Продолжала трудиться только кухонная прислуга: следила за котлом в кухне и стирала белье леди Клары. Она отожмет его и развесит сушиться, прежде чем взберется по лестнице в свою каморку. Остальные затихли.

Я выскользнула из постели, накинула пеньюар и тихо, как кошка, прошла босиком к двери спальни. Открыла ее, послушала. Свет нигде не горел, в доме было тихо. Я осторожно ступила на ковер в коридоре и прокралась к комнате Перри. Дверь открылась бесшумно. Я замерла и прислушалась. Ни звука. Я приоткрыла дверь шире и скользнула внутрь, бережно закрыв дверь за собой.

Молча подождала. Ничего.

В камине мерцал огонь, возле кровати Перри стоял канделябр, в котором были зажжены три из пяти свечей. Я перенесла его на умывальник, чтобы света было больше, и открыла гардероб Перри.

Он был одет в сюртук цвета тутовой ягоды и зеленый жилет, когда сегодня днем я сказала ему, что доставили наши брачные контракты и документ о праве собственности. Открыв дверцу гардероба, я увидела, что сюртук висит внутри, среди двух десятков других. Я сунула руку в правый его карман, потом в левый. Вытащила сюртук из гардероба и проверила все карманы, даже потрясла его, чтобы ощутить тяжесть увесистых бумаг, если они окажутся в каком-то потайном кармане.

Ничего не было.

Документы на Широкий Дол исчезли.

Я положила сюртук на пол и ощупала его весь, ожидая шелеста толстой бумаги и бугра от пакета под пальцами.

Документов не было. Я знала, что их там не будет, но все еще цеплялась за призрак надежды. Это было глупо. Жестким, голодным уголком ума я понимала, что документ не переложили в другое место.

Я знала, что меня ограбили.

Я бросила темно-красный сюртук в угол и вынула из гардероба другой. Роскошный бальный кафтан персикового шелка, с чудесной вышивкой зеленым и золотым, с твердыми бархатными манжетами, клапанами карманов и воротником того же персикового цвета. Я сунула холодные руки во все карманы и тщательно все ощупала. Основательно потрясла кафтан, ожидая почувствовать вес документов. Потом положила кафтан на пол, не заботясь о том, что помну его, и прошлась по нему руками, ища то, что давало обладателю право владеть моей землей, право на Широкий Дол.

Ничего.

Скомкав роскошный кафтан, я отшвырнула его в угол, к первому. Вынула третий… четвертый… пятый. Я вытащила из гардероба все сюртуки и кафтаны и все их обыскала, словно могла найти документы на Широкий Дол, небрежно сунутые в какой-то карман.

Искала так, словно оставалась надежда. Но надежды не было.

Однако у меня было чувство, что я в долгу перед Перри, перед леди Кларой, перед самой собой, маленькой госпожой, мисс Сарой Лейси – я должна была верить, что жизнь господ отличается от жизни отбросов. Я хотела верить, что Перри – не пьяница и не лжец, не игрок и не вор.

Поэтому я тщательно обыскала всю его одежду, словно думала найти что-то, кроме разочарования и огорчения в этих обшитых ровными стежками пустых карманах.

Ничего.

Я принялась за комод. Сверху лежали тонкие льняные сорочки Перри. Я вытащила их все, перетрясла, расправила аккуратно заглаженные складки, ожидая – не выпадут ли из них документы. Я бросала их себе за спину на стул, одну за другой, пока ящик не опустел, а на полу и на стуле не вырос сугроб из мятых сорочек. Тогда я выдвинула ящик и выбросила муслиновый мешочек с сухими семенами лаванды, вынула ароматную бумагу, устилавшую ящик, и прошлась пальцами по его обратной стороне, на случай, если Перри решил спрятать документы на мою землю. На случай, если он так высоко их ценил, что хотел уберечь и убрать туда, откуда никто их не украдет.

Но я знала, что они уже украдены. И знала имя вора.

Я все-таки обыскала все ящики комода, а потом пошла к умывальнику и сбросила бритвенные принадлежности Перри и душистое мыло. Его туалетную воду и мягкую муслиновую тряпочку, которой он протирал лицо. Я бросила все на пол, чтобы вытащить ящик и посмотреть, не там ли спрятаны документы.

Ничего.

Я подошла к бюро Перри, стоявшему возле окна. Оно было завалено бумагами, всяческой писаниной. Я вытаскивала один ящик за другим и вываливала их содержимое на кровать. Картонные визитки, клочки бумаги, оторванные от обеденных меню, листки из записных книжек, бумага с тиснеными буквами – изрядная гора бумаг, и все они были записями о карточных долгах, нацарапанными пьяной рукой Перри.

Десятки, сотни, тысячи.

Я перенесла канделябр на прикроватный столик и зажгла еще две свечи, чтобы лучше видеть, а потом, разгладив бумаги, собрала их в кучу и села среди них, в изголовье кровати. Я придвинула свечи поближе и подняла первый листок поближе к глазам, чтобы прочесть.

Я тщательно разбирала слова, шепотом произнося их: «Десять гиней Джорджу Кейтерхему».

Положила листок в кучу, взяла следующий.

Несколько минут я сидела, поднимая листок за листком, разглаживая их и продираясь сквозь слова, а потом кладя в общую кучу. Все это время мой мозг работал, считал, складывал и складывал написанное на клочках бумаги, пока я не сложила их все в стопку и не узнала, что Перри задолжал две с половиной тысячи фунтов, проиграв своим приятелям.

Была и куча побольше, настоящих листов, не клочков.

Я принялась за нее. То были чеки от ростовщиков под обеспечение, с грабительскими процентами. С ними я разбиралась долго, потому что не понимала слов, которые в них использовались, и некоторых терминов.

Я завернулась в пеньюар и откинулась на спинку кресла посреди разоренной комнаты.

Документы должны были быть где-то здесь. Они могли быть спрятаны среди бумаг. Кровать была завалена бумагами, стул скрывали сорочки Перри, по полу были раскиданы его сюртуки. Казалось, кто-то в ярости разгромил комнату.

Но я не была в ярости. Я искала документы на Широкий Дол.

Мне ничего в мире не было нужно, кроме моей земли.

И когда часы в доме глухо пробили два, я сидела в тишине, осознавая то, что давно должна была понять.

Что я любила Широкий Дол, что там был мой дом.

И человек, пытавшийся его у меня отнять, был моим врагом.

Что бы я ни потеряла в прошлом, к чему бы ни прикипела в будущем – Широкий Дол был моим источником и корнями. Он был мне нужен, как воздух в легких и вода в чашке.