Филиппа Грегори - Меридон

Я довольно рассмеялась.

– А я рабочая женщина, – ответила я. – Мне нужно уже сегодня съездить в Чичестер и посмотреть, как там со сдачей дома. Он принесет корпорации неплохой доход, а какая-нибудь славная пара, лондонский купец, или адмирал в отставке, или кто-то в этом роде станут нам хорошими соседями.

– Странно это будет: когда они станут приходить сюда платить аренду, – заметил Уилл.

Он встал и потянулся так, что его голова коснулась низкого потолка.

– Странно им будет, что ты тут живешь.

– У меня непритязательный вкус, – легко ответила я, поцеловала его в теплую грудь и потерлась лицом о мягкие волосы.

Потом натянула бриджи и лучшую рубашку Джерри.

– А еще мне понадобится кое-какая одежда, – сказала я.

– Я так и знал, – мрачно произнес Уилл. – А донашивать за кем-нибудь не можешь?

– Работать буду в бриджах, – задумчиво рассудила я. – Но заведу одно – нет, два! – платья на всякий случай.

В соседней комнате раздался шум.

– Это малыши? – спросила я.

Я сразу встревожилась. Я не могла их не бояться – дочек Бекки, которых Уилл решил растить сам.

Уилл кивнул, а в следующее мгновение дверь распахнулась, и они повисли на нем, все втроем, как щенки.

– И вы гляньте, кто у нас тут! – воскликнул Уилл, когда ему удалось освободиться.

Они уставились на меня – шесть немигающих глаз, изучающих меня с головы до босых ног.

– Это мисс Сара? – неуверенно спросила старшая, рассмотрев мои растрепанные волосы и бриджи.

– Она была мисс Сарой, – сказал Уилл. – Но теперь она будет жить с нами. Она покончила с жизнью в Лондоне и со всякой знатью. Она – моя любимая, и она вернулась домой, ко мне.

Средняя, готовая верить в принцесс, переезжающих в деревенские дома, вышла вперед и протянула ко мне руку.

– И ты будешь моей мамой, будешь меня причесывать и не станешь дергать волосы гребнем? – спросила она.

Я глубоко вдохнула.

– Да, – отважно сказала я и взяла ее за руку.

Уилл, сияя, смотрел на меня поверх их голов.

– Уилл будет вашим папой, а я мамой, – с головой бросилась я в омут. – Только вы должны будете мне помочь, я раньше никогда не была ничьей мамой.

– Она циркачка, – со значением произнес Уилл. – Умеет танцевать на спине лошади и качаться на трапеции. Не у многих девочек мамы так могут. Давайте спустимся, и она вам об этом расскажет, пока я варю кашу!

Услышав это, они стремглав скатились по лестнице, и, пока они ели кашу, а Уилл заваривал крепкий чай, я немножко рассказала им про Роберта и Джека, и про то, как училась ездить без седла и падала. Потом я рассказала, как выиграла Море, и они все ринулись наверх, натянуть шерстяные чулки и надеть деревянные башмаки, потому что сразу же захотели выйти и познакомиться с Морем, прямо в ночных рубашках.

– Ты нам будешь показывать трюки, как в цирке? – спросила старшая. – Научишь нас танцевать на спине лошади, и мы все поступим в цирк?

Уилл громко расхохотался, увидев мое изумленное лицо.

– Нет, – сказал он. – Она больше не ездит с цирком. Она вас, может быть, и научит веселья ради каким-нибудь трюкам, но основной ее работой будет обучение лошадей, чтобы люди их потом покупали.

– Танцевать на них? – спросила младшая, округлив глаза и рот.

– Нет, – с улыбкой ответила я. – Ездить. Но я вам покажу, как танцевала на спине лошади, если найдется подходящая лошадь, которая мне это позволит. Море такого и на мгновение не потерпит!

Уилл отправил их наверх, чтобы оделись по-настоящему и умылись перед школой.

Потом мы с ним вместе отвели их в школу и пошли, взявшись за руки, по главной деревенской улице, чтобы поздороваться с жителями и сказать им, что я наконец-то вернулась домой.

Следующие два дня мы были очень заняты.

Нужно было разместить Эмили и Джерри в двух семьях дальше по улице. Эмили расцвела в деревне, как роза, но Джерри дулся и злился, пока не поехал в Мидхерст и не нашел себе работу в «Парящем орле», где стал хвастаться перед остальными конюхами своими лондонскими повадками. Домой он возвращался с хорошим жалованьем и вносил долю в общинный фонд корпорации. Казалось, он устроился, а мы с Уиллом вернули ему наш долг.

Я, как и обещала, отправилась в Чичестер и выставила Холл для аренды. Мы могли получить за него неплохую сумму, как думали агенты. Я поговорила с ними, прежде чем отправиться к портнихе за новой одеждой, так что им пришлось иметь дело со мной, пока я была в бриджах. К их чести, они не бросили на меня ни единого косого взгляда. Всю дорогу звали меня леди Хейверинг, и я не знала, как их унять. Они ни разу не упомянули ни о Перри, ни о том, что владельцем в документах на Холл теперь значилась «Корпорация Широкий Дол, управляющий Уилл Тайяк». Но я понимала: едва я выйду за порог, вести разнесутся по всему Сассексу – и по Хемпширу, к вечернему чаю.

Мне нужно было повидаться с викарием, рассказать ему, как все переменилось, как перевернулся мир.

Он не мог понять, почему богатая женщина предпочла быть бедной. Не мог понять, почему я захотела жить в деревенском доме и сдавать Холл. В конце концов я прямо ему сказала, что, пусть я и замужем за лордом Хейверингом, я никогда не буду с ним жить и что Уилл – мой любовник.

Он пытался сделать вид, что я живу в доме Уилла просто из прихоти богачки. Но когда я открыто сказала, что мы с Уиллом любим друг друга, и любим эту землю, и будем жить здесь до конца наших дней, он побледнел от потрясения и позвонил, чтобы меня проводили.

– Я никогда не смогу ходить в церковь, – сказала я Уиллу в тот вечер.

Я сидела на скамье, свежевала кролика, закатав рукава, а Уилл готовил ужин.

– Я – прелюбодейка. Никогда не смогу повести малышек к молитве, даже сзади посидеть не смогу. Викарий и на тебя станет косо смотреть.

Уилл обернулся и с удовольствием облизал деревянную ложку, которую держал в руке, прежде чем ответить.

– Не велика потеря, – сказал он. – Но лучше бы он не забывал, кто его кормит.

Когда я растерянно на него взглянула, он улыбнулся.

– Ты сделала деревню сквайром! – с улыбкой пояснил он. – Теперь здесь все наше. Если будет дерзить, думаю, мы сможем отозвать его жалованье, и уж точно не будем платить ему десятину с Дол-Холла. Если тебе не нужен викарий, можем оставить его место пустым, когда этого не станет. Можешь всю деревню в язычество обратить, если пожелаешь.

Я расхохоталась в ответ.

– Я забыла! – с радостью сказала я. – Но я не стану этого делать! Здесь и так хватает язычества. Но я забыла, что все теперь наше: и дом викария, и все остальное!

– Да, – отозвался Уилл и занялся важным делом – рагу из дичи.

Единственное, что заставляло меня в те весенние дни волноваться, это мысли о мистере Фортескью. Я как-то утром заговорила о нем, когда пришли письма для поместья, а от него не было ответа. Уилл сгреб мои кудри в кулак и нежно покачал мою голову.