Филиппа Грегори - Меридон

Я не хотела, чтобы они узнали о Балагане Гауера и Мамзель Меридон, поэтому рассказала им только, что была подмастерьем человека, который объезжал лошадей, потом решила уйти от него и оказалась тут. Я дошла до точки и замолчала. Джеймс Фортескью взглянул на меня поверх кофейной чашки, словно ждал чего-то еще.

– Есть вещи, о которых я не хочу говорить, – упрямо сказала я. – Ничего незаконного. Просто личное.

На это он кивнул, потом попросил показать нитку с застежкой и снова спросил, откуда она у меня. Он внимательно рассмотрел ее через особое стеклышко, которое вынул из кармана, а потом, наконец, отдал ее мне.

– У тебя есть что-нибудь из твоих детских вещей? – спросил он. – Ты их когда-нибудь видела?

Я завела глаза, изо всех сил пытаясь вспомнить.

– Видела, – с сомнением сказала я. – У нас все было общее, конечно. Я видела белую кружевную шаль, очень тонкую, обшитую кружевами. Кто-то, наверное, нам ее дал.

Воспоминание о белой кружевной шали ускользнуло от меня, словно пропало во тьме.

– Все продали, когда ма умерла, – повторила я.

Мистер Фортескью участливо кивнул. Потом тихо сказал:

– Ты говоришь «у нас». С кем ты провела детство, кто был тот, второй ребенок?

Мой стул скрипнул – я резко отодвинулась. Руки мои, лежавшие на столе, снова затряслись. Я пристально на них посмотрела, и они унялись.

Потом человек, ненавидевший капканы, склонился и накрыл мои руки своей большой мозолистой ладонью.

– Не говорите, не надо, – тихо сказал он.

Я судорожно и глубоко вдохнула.

– Я скажу только это, – произнесла я. – Мы выросли вместе, мы были сестрами. Она не мечтала о Доле, как я. Мы были близняшками, хотя не были похожи.

– И где она теперь, твоя сестра? Твоя сестра-близнец? – спросил мистер Фортескью.

Я услышала низкий вой, какой издает раненый зверь, и согнулась от боли, которая терзала мне живот, словно голод. Боль застучала у меня во лбу, над глазами, я услышала глухой удар. Потом еще, и еще один, а потом кто-то схватил меня за плечи, и я поняла, что билась головой о сияющий обеденный стол. Человек, ненавидевший капканы, оттащил меня от стола и обнимал за плечи, пока я не перестала трястись и не стих тот далекий стонущий звук.

– Хватит, – сказал он поверх моего плеча Джону Фортескью. – Достаточно. Это она. Она пока больше не может нам ничего рассказать.

Я услышала шаги по комнате, потом звякнуло о край бокала горлышко графина.

– Выпей, – сказал мистер Фортескью, и я махнула полбокала коньяка, как па.

Он ударил туда, где гнездились в моем животе холод и тоска, и по всему телу разошлось тепло. Я потерла лицо ладонями – щеки у меня были сухими и теплыми. Я не пролила ни слезинки, мне казалось, я больше никогда не заплачу. Лоб у меня болел. Мне стало страшно из-за того, что я пыталась причинить себе вред. Но потом меня охватило холодное оцепенение, и мне стало все равно, что обо мне подумают. Мне было все равно, что я сделала.

– Теперь все в порядке, – сказала я.

Человек, ненавидевший капканы, все еще держал меня за плечи. Я стряхнула его руки.

– Все в порядке, – раздраженно сказала я.

В темной комнате воцарилась тишина. Снаружи, на конюшенном дворе, кто-то насвистывал.

– Мне этого довольно, – сказал мистер Фортескью. – Мне было довольно уже просто ее увидеть. Я больше не буду мучить тебя расспросами, Сара. И расскажу, зачем нужно было их тебе задавать.

Я кивнула. Меня все еще трясло от того, как внезапно поднялась во мне боль, но я обняла ладонями чашку кофе и погрелась о нее. Чашку было не так просто утвердить на блюдце, на котором она стояла. Я внимательно на него смотрела, пока осторожно поднимала чашку к губам, потом подула и сделала глоток. Вкус был странный, но жидкость оказалась горячей, сладкой и крепкой. Я думала об этом вкусе, смотрела на блюдце, поджав пальцы ног в сапогах, пока не прогнала прочь ее образ и боль от ее потери.

Потом я подняла глаза и стала слушать мистера Фортескью.

– Я полагаю, что ты – дочь Джулии и Ричарда Лейси, единственная их наследница, – просто сказал он. – Твоя мать была не в себе после родов, она отдала тебя цыганам. Твоего отца убил беглый преступник, вернувшийся, чтобы отомстить. Вскоре твоя мать умерла.

Он на мгновение замолчал. Когда он вновь заговорил, голос у него был ровный.

– Она написала мне перед смертью, – сказал он. – Близких родственников у нее не было, и она вверила мне поиски своей дочери и опеку над поместьем, пока девочка не достигнет совершеннолетия.

Он взглянул на меня.

– Простите, что так вас подвел, мисс Лейси, – сказал он. – Я старался, я все эти годы отправлял людей на ваши поиски. Мы шли по следу цыганской семьи, а потом и вашей приемной матери; но потом след потерялся. Я так и не узнал ничего о человеке, которого вы зовете отчимом.

Я кивнула, но ничего не сказала.

Если бы они нашли нас до тех побоев, что мне пришлось пережить. До того, как па продал нас Роберту Гауеру. Или хотя бы вчера, когда мы были в дне пути отсюда, и она резвилась в море, и волосы у нее были солеными, когда я ее поцеловала.

Я передернулась, прогоняя боль, и глубоко вдохнула. Через несколько мгновений ее образ должен был уйти из моей головы, и я смогла бы снова слушать мистера Фортескью.

– Думаю, – сказал он, – с поместьем у меня получилось лучше. Мы восстановили его, согласно долевому участию в прибыли, которое ввела ваша мать, и расширились. Сейчас оно довольно известно как деревня-корпорация – новое слово в общественном землепользовании и землеустройстве. Уилл Тайяк, здешний староста, держит со мной связь через конторы в Лондоне или Бристоле. Но все решения принимаются здесь, их принимают сами люди.

– Это богатое поместье? – в лоб спросила я.

Мистер Фортескью посмотрел на портфель, стоявший возле его кресла.

– При долевом участии о доходах речь не идет, – сказал он. – Ваша ежегодная доля составляет что-то около 10 000 фунтов. Если вы отмените ренту, будете получать около 40 000. У меня здесь все цифры, можете посмотреть.

Он собирался достать бумаги, но я его остановила.

– Я… Я не умею читать, – неловко произнесла я.

Он кивнул так, словно не было оснований предполагать, будто кто-то в мире умеет.

– Понимаю, – мягко сказал он. – Тогда сможем посмотреть их вместе, как-нибудь в другой раз. Но можете мне поверить: у вас хорошее поместье, оно работает как общее предприятие, и люди, живущие здесь, получают долю от дохода. Прибыль оно приносит постоянную и существенную.

Я подумала о девяти гинеях у меня в кошельке и о том, сколько мне пришлось работать, чтобы их получить. Подумала, как она плясала, задрав юбки, за пенни, как па продал нас вместе с молодым пони – три рабочие лошади. Подумала о Джеке, который так боялся властного отца, что убил, чтобы не попасть к нему в немилость и унаследовать балаган.