Филиппа Грегори - Любовник королевы

Двери отворились, и в покои королевы вошел Уильям Сесил. Лицо его было весьма мрачным.

– Вот и сэр Уильям пришел, – равнодушно произнесла Елизавета. – Скорее всего, опять с дурными вестями.

– Хочу сделать обычный доклад вашему величеству, – невозмутимо ответил главный советник и выразительно посмотрел на Кэт.

Та поняла намек и неслышно удалилась.

– Так что, я верно угадала? – спросила Елизавета, когда они остались вдвоем.

– Вы всегда отличались проницательностью, – заявил Сесил, не забывавший о комплиментах. – А вести и впрямь дурные. Я велел Ральфу Садлеру, нашему доверенному человеку в Бервике, передать шотландским протестантам тысячу крон. Об этом стало известно лорду Ботуэллу. Тот делал вид, что перешел на сторону протестантов, но сам оставался верным Марии де Гиз. Словом, люди Ботуэлла перехватили Садлера и похитили деньги. Мы потеряли их безвозвратно.

– Тысяча крон! – взвилась королева. – Так это же почти половина средств, собранных нами на помощь шотландцам.

– Мы не могли не откликнуться. Шотландские лорды-протестанты продавали фамильную утварь, чтобы вооружить своих людей. Кто мог подумать, что Ботуэлл окажется коварным предателем? Денег, естественно, жаль, но хуже другое. Теперь регентша знает, что мы вооружаем ее врагов.

– Но деньги-то были французскими, а не английскими, – торопливо возразила Елизавета, уцепившись за спасительную соломинку. – Мы можем отрицать все их обвинения.

– Французские деньги из Бервика, которые вез наш человек Садлер. Отрицать можно, только регентша все равно не поверит.

– Сесил, что нам теперь делать? – испуганно спросила Елизавета.

– У французов появился веский повод объявить нам войну. Мы его сами им подбросили.

Елизавета отошла в сторону, принялась разглядывать свои ногти и сказала:

– Французы не посмеют объявить мне войну. Они знают, что я собираюсь замуж за Габсбурга, и побоятся ссориться с Испанией.

– Тогда, ваше величество, не тратьте понапрасну время и выходите за эрцгерцога, – надавил на нее Сесил. – Наши друзья и враги должны узнать об этом заблаговременно. Вы объявите о вашей помолвке и назовете время свадьбы: нынешнее Рождество.

– У меня нет выбора? – спросила Елизавета, в глазах которой читались тоска и испуг.

– Вы же сами знаете, что нет. Его высочество готовится выехать в Англию.

– Я должна буду выйти за него, – сказала Елизавета, попытавшись изобразить улыбку.

– Вы так и поступите.

Вернувшись, Роберт Дадли обнаружил в холодных залах дворца весьма лихорадочное бурление придворных интриг. Его познакомили со шведским герцогом Иоанном Финляндским, прибывшим в Лондон по поручению принца Эрика, выразившего желание жениться на Елизавете. Герцог сорил деньгами, расточал щедрые обещания всякому, кто поддержит кандидатуру его господина.

Елизавета, изображая веселость, танцевала с Иоанном, гуляла и беседовала с послом эрцгерцога и вконец запутала обоих. Они так и не узнали о ее истинных намерениях. Но стоило Сесилу отозвать ее в сторону, от маски притворного веселья не осталось и следа. Новости из Шотландии оказались удручающими. Лорды-протестанты окружили Лейтский замок, рассчитывая, что возьмут регентшу измором раньше, чем она дождется французов. Этот план был весьма наивным, поскольку стены замка отличались неприступностью, а продовольствия у осажденных вполне хватало. Никто не верил, что у шотландцев достанет терпения и сил на длительную осаду. Их армия была нацелена на молниеносный удар и скорую победу. Осада требовала дисциплины, а этим шотландцы похвастаться не могли. Для затяжной войны их силы не годились. Теперь уже никто не сомневался в том, что дело не ограничится единичным выступлением. Шотландию и Англию ждала настоящая губительная война, и потому за нервозным весельем двора Елизаветы скрывались настороженность и тревога.

Королева учтиво, но достаточно холодно приветствовала вернувшегося Роберта и не пригласила его побеседовать наедине. Он ответил ей такой же учтивой улыбкой и держался на расстоянии.

– Между вами действительно все кончено? – спросила брата Мэри Сидни, поглядывая то на него, то на Елизавету, которая сидела и наблюдала за танцующими.

– А что, по мне не видно? – ответил он раздраженно.

– Думаю, вам уже не придется встречаться наедине. Вряд ли ты теперь решишься подойти к ней, – вздохнула Мэри. – Представляю, какие чувства ты сейчас испытываешь.

– Никаких, – коротко ответил он. – Мертвые не страдают. Можешь считать меня живым покойником. Каждое утро я просыпаюсь и знаю, что уже ничего не прошепчу ей на ухо, не коснусь ее руки. Я больше не могу прервать их разговор с Сесилом и предложить ей покататься верхом, отвести ее в сторону даже для самой невинной беседы. Каждый день я приветствую Елизавету как абсолютно чужой ей человек и вижу боль в ее глазах. Каждый день я раню ее холодностью, а она разрушает меня своей. Мне везде одинаково плохо: и вдали от двора, и здесь. Эта отстраненность убивает нас обоих, а я не смею шепнуть ей ни одного нежного слова. – Роберт посмотрел на ошеломленную сестру, затем снова перевел взгляд туда, где сидела королева. – Она ведь совсем одна. Я же вижу: Елизавета держится из последних сил. Она напугана, и я ничем не могу ей помочь.

– Напугана? – повторила Мэри.

– Наша королева боится за собственную жизнь, за судьбу Англии. Представляю, как ее ужасают грядущие битвы с французами. Королева Мария пыталась воевать с ними и потерпела поражение, испортив собственную репутацию. За эти годы они стали еще сильнее, чем были. Война теперь будет происходить не на их земле, а на английской.

– Как по-твоему, какую линию действий она выберет?

– Будет тянуть время, насколько возможно, – предсказал Роберт. – Но французское подкрепление все равно достигнет Шотландии. Они разобьют протестантов, осаждающих Лейтский замок. О том, что может случиться дальше, и думать не хочется.

– Что ты намерен делать?

– Любоваться ею издали, молиться за нее и терзаться смертной мукой.

К середине ноября произошло то, чего так боялся Сесил. Усыпив бдительность осаждающих, силы регентши открыли ворота Лейтского замка и атаковали протестантов. Те были вынуждены отступить к Стирлингу. Войска регентши вновь заняли весь Эдинбург. Шотландским протестантам было нанесено сокрушительное поражение.

На зиму Эми вернулась к мачехе в Стэнфилд-холл, тот самый дом, где провела отрочество. Она ехала по мокрым дорогам. Дул холодный ветер. Свинцово-серые дождевые тучи почти цеплялись за коричнево-бурые холмы, напоминавшие куски прохудившейся домотканой материи. Солнце, столь докучавшее ей в августе, теперь вообще не показывалось. Эми путешествовала одна, без сопровождающих, плотно надвинув капюшон дорожного плаща и опустив голову.