Ханна Хауэлл - Если он поддастся

Ох, он по-прежнему чувствовал вкус ее губ на своих губах. И даже чувствовал ее запах. Они занимались любовью страстно и бурно – внезапно вспыхнувшая страсть поглотила их целиком. Искусство в любовных утехах, приобретенное им за долгие годы, было забыто в тот же момент, когда она, обнаженная, оказалась в его объятиях.

Вопрос, который мучил его, не давая заснуть, заключался в следующем: почему Олимпия пустила его к себе в постель? Она была вдовой, а такие женщины имели некоторую свободу, и у многих имелись любовники. В свое время у него самого были интрижки со вдовами.

Однако Олимпия – женщина другого сорта. Вдовствуя, она так и не завела себе любовника. И больше всего его удивляло то, что в его объятиях она воспылала к нему страстью. Это льстило его самолюбию, хотя он понимал, что было бы неразумно слишком уж откровенно показывать свое удовольствие от такого развития событий. По тому, как Олимпия целовалась с ним, стало понятно: она хотела его. Ему даже стало интересно: не приведет ли ее это желание… к чему-то большему? Но граф тут же отбросил столь неожиданную мысль. Он не относился к тем мужчинам, которые представляли собой достойную партию. Мать отвадила бы от него любую женщину и заставила ее уйти в слезах. К тому же у него сейчас имелся целый отряд сводных братьев, которых следовало как-то поддерживать, а также два родных брата и сестра. Этих нужно будет вырвать из-под влияния матери. И еще – его репутация. Репутация настолько отвратительная, что ни одному порядочному человеку не придет в голову якшаться с ним. Кроме того, он доказал, что не способен защитить тех, кого любил. Ему удалось оградить двух младших братьев от интриг матери, но это был единственный случай, когда он с полным правом мог считать себя мужчиной, способным защитить кого-то.

В прошлом у него было столько неудач, что больно даже вспоминать о них. Была Фейт – прелестная невинная дочка викария, на которой он собирался жениться. Мать уничтожила ее, а он слепо поверил, что девушка сбежала к другому. Он даже не поинтересовался, куда она исчезла, и не стал разыскивать. А потом убедил себя, что наравне с матерью виноват в смерти Фейт. И вот теперь – Агата, остававшаяся в полной власти матери, собиравшейся выдать его бедную маленькую сестренку за настоящее чудовище (этого человека большая часть общества была бы рада видеть на виселице). И ему никогда в голову не приходило проявить заботу о незаконнорожденных детях отца, что было верхом равнодушия. Судя по всему, он потерял их навсегда.

Если он порядочный и сильный человек – тогда ему надо бежать, бежать от Олимпии. Бежать как можно скорее! Она заслужила кого-нибудь получше, чем он, и, кстати, как любовника – тоже. Однако Брент понимал, что останется с ней до тех пор, пока ему будет это дозволено. Так что теперь оставалось только молиться, чтобы не потерять и ее.

Кофе был чудесным, как всегда, – Энид умела его варить.

А Брент сидел как на иголках, дожидаясь, когда орда детей закончит завтракать и они с Олимпией останутся одни. Он то и дело смотрел на нее, и ее строгая красота возбуждала его, как, впрочем, и всегда. Но мысленно Брент сосредоточился на новом для него факте из жизни этой женщины, ставшей его любовницей. Оказывается, Олимпия была матерью двенадцатилетнего ребенка.

Брент попытался – и это было нелегко – представить ее девочкой тринадцати лет, делавшей свои первые шаги в мир женственности. А потом Олимпия превратилась в сильную, уверенную в себе женщину, знающую себе цену. И даже при всей присущей ей эксцентричности в ней с трудом можно было распознать девочку, когда-то игравшую с другими детьми. Девочку, которая подверглась жестокому насилию мужчины, принадлежавшего, судя по всему, к ее многочисленной родне.

– Господи, ты же ведь была совсем девчонкой, когда он наградил тебя ребенком, – сказал Брент и поморщился. – Извини…

– Мне кажется, ты заразился от меня привычкой говорить то, что думаешь. – Олимпия улыбнулась и помешала чай в чашке. – И не извиняйся. Я действительно была ребенком, когда забеременела Илаем. Бывали моменты, когда я думала, что мы с ним станем друзьями по игре, а не матерью и сыном.

– Почему он сейчас не с тобой?

– Потому что я приехала сюда, чтобы ходить по магазинам, покупать какие-нибудь легкомысленные вещицы, новые наряды и, возможно, посещать приемы. Не каждому ребенку это понравится. Вдобавок у него еще нет привычки к ограничениям, которые налагает на человека жизнь в большом городе. Его дару требуется определенная закалка.

– У него тоже дар? – Ему хотелось поинтересоваться, трудно ли растить ребенка, у которого есть подобные способности, но он решил промолчать, чтобы не отвлекать Олимпию от рассказа о сыне.

– Да, конечно. Ведь он сын двух Уорлоков.

– Ах, ну да… Было бы странно, если его у него не было.

– Вот именно. И у него очень мощный дар. Собственно, поэтому мы и не одобряем браки между двоюродными братьями и сестрами. – Она пожала плечами. – Хотя они и не запрещены. Семья большая, в течение нескольких поколений существует приток чужой крови. Илай способен передвигать предметы усилием воли. Временами, когда из-за чего-то сильно переживает или злится, он может потерять над собой контроль – и тогда предметы летают по комнате. Сейчас стало намного лучше, чем в то время, когда сын был совсем маленьким и делал это ради развлечения. Но мальчик взрослеет, а это сложный процесс, который закончится лишь тогда, когда он превратится в мужчину. Поэтому, пока он не научится держать себя в руках, ему придется немного пострадать.

– Ничего удивительного. Но для мальчика это трудное время…

Олимпия кивнула:

– Я это время тоже переживала без особого удовольствия. У него уже начал ломаться голос, когда я отправилась сюда. И меня постоянно тревожит мысль, что я теряю моего малыша. – Олимпия покачала головой и проглотила комок в горле, который всегда подкатывал, когда она думала о сыне. – Глупо, конечно…

Брент потянулся к ней через стол и взял за руку.

– Да, немного. Но он ведь не может не меняться. И все же твой сын по-прежнему твой сын. То, что ты оставила его и вырастила, несмотря на жестокий способ, которым он был зачат, – есть свидетельство твоей любви к нему. – Брент подавил желание пересесть к ней – ужасно хотелось расцеловать Олимпию в раскрасневшиеся щеки. – Я даже немного завидую ему, – пробормотал он и тут же понял, что не очень-то завидует.

– Да, верно. Илай всегда был моим сыном, моим ребенком, и он будет им, даже когда мне придется вставать на стул, чтобы заехать ему в ухо. – Олимпия улыбнулась, когда граф расхохотался. – Кроме того, Илай очень… э… восприимчив к тому, что чувствуют окружающие его люди. У него большие способности к эмпатии. Вероятно, даже слишком большие.