Мередит Дьюран - Обмани меня дважды

Миссис Джонсон. Очки, строгий пучок, серо-коричневая шерстяная юбка, простая белая блузка – все это принадлежало гувернантке, школьной учительнице, тетушке-старой деве. Но ее молодость, самообладание, ярко-рыжие волосы и ищущие руки – нет.

Что она напевает? Не простенькую мелодию из мюзикла. Неужели это… Бетховен?! С каких это пор служанки, бывшие горничные ходят на симфонические концерты?

– L’ho trovato! [4]– воскликнула она торжествующе и вытащила с полки книгу.

Его экономка говорит по-итальянски.

Сунув книгу под мышку, она приподняла юбки, чтобы было удобнее спускаться. У его экономки, говорящей по-итальянски, очень красивые лодыжки. Аккуратный ботиночек нащупал ступеньку пониже. Герцог успел заметить, что чулки на ней кружевные.

Должно быть, леди Риптон очень хорошо платила своей горничной.

Интересно, зачем экономка просматривала хозяйственные записи?

Внезапно Марвика охватило подозрение. Для прислуги она говорит слишком правильно. И ведет она себя совсем не как служанка. Носит кружевные чулки. Говорит сама с собой по-итальянски. И она очень-очень молода.

Ну и что из этого? Он считает ее шпионкой? На кого же она работает? Герцог стиснул зубы. Доктора – те, которых он изволил принять, прежде чем прогнать остальных, – предупреждали его, что паранойя – это признак расстройства мозга.

Марвик откашлялся. Вздрогнув, экономка вскрикнула и, повернувшись, оторопело уставилась на него.

– Ваша светлость! Здесь?

Итак, даже она считала, что он не способен спуститься вниз. Аластер не мог понять, почему это его так раздражает. Кто она такая? Простая служанка! Он почувствовал, как его губы растягиваются в опасной улыбке.

– Здесь, – сказал Марвик. – Да. Это вас чем-то не устраивает? – К чему ей его записи, если она просматривает его корреспонденцию?

Очки экономки сползли вниз по носу. Да одни ее глаза должны вызывать подозрения. Аластеру все равно, насколько плохо она видит. Такие глаза – это оружие, а она не показалась ему женщиной, которая не воспользуется им.

Нет. Даже ему такие мысли кажутся смешными.

– Что вы делаете с моими записями? – спросил он.

– Я… по-подумала… – Похоже, она все еще была поражена. – Ваш управляющий из Эбистона. Он задал вам вопрос об урожае, выросшем из семян, которые используют в другом поместье. Я подумала, что могу сделать кое-какие заметки, которые помогут вам написать ответ.

Такой поступок бессмыслен как для горничной, так и для экономки.

– Я прочел рекомендации, которые написала вам леди Риптон, – промолвил герцог. – Весьма занимательное чтиво. Она относится к вам с большим уважением.

На ее лице промелькнула тень беспокойства?

– Ее светлость слишком добра.

– Я тоже так подумал.

Она вцепилась руками в лестницу и ничего не ответила.

Когда это его экономке не хватало слов? Возможно, ему не следует доверять своей интуиции. Но это не значит, что он должен ее игнорировать.

– Поэтому у меня возник вопрос, – сказал он. – Почему вы ушли от нее?

– О, я… – Поставив ногу на следующую ступеньку, она неловко прыгнула вниз. Книга с записями выскользнула у нее из-под руки и упала на ковер.

Экономка нарочно уронила ее.

Нет, не нарочно. «Вы не должны потакать собственным фантазиям, – распекал его доктор Хаусман. – Ваш разум расстроен от горя, вы не можете ему доверять».

Его брат выразился прямее и грубее: «Ты сошел с ума».

Но его экономка говорит по-итальянски – это не фантазия. Она напевает Бетховена и оставила хорошую работу ради того, чтобы мыть и подметать его полы.

А сейчас она слишком быстро спрыгнула с лестницы. «L’ho trovato», – сказала она. «Я нашла». Так что именно она искала? Герцог не сводил с нее глаз. Он собирался забрать у нее книгу, прежде чем она успеет просмотреть ее.

Оливия взглянула на него через плечо и, увидев, что он приближается к ней, оступилась. С криком она упала с лестницы.

Ну и пусть падает. Но его тело не послушалось мозга – он бросился вперед, чтобы подхватить ее. Из его груди вырвался хрип, он отшатнулся назад. Миссис Джонсон не была легонькой.

К счастью, его честь не была уязвлена – он успел удержать равновесие. Но потом по его коже побежали мурашки, так он был потрясен, прикоснувшись к ней. Да, она молода: такие изгибы тела бывают у совсем молодых женщин. Его охватил ее аромат, состоящий из запаха розовой воды и мыла, к которым примешивается едва ощутимое тепло ее кожи. Сияющей, мягкой, покрытой веснушками.

Экономка издала звук, похожий на писк мыши. Он велел своим рукам отпустить ее. Они очень медленно повиновались. Он сделал шаг назад, и теперь его разум и тело окончательно выбрали две разные дорожки, потому что он пожирал ее глазами, а одна, давно умершая часть его тела, вдруг шевельнулась, и он проклял ее «воскрешение».

Как давно он вспоминал о ней, представлял, хотел женщину? Не свою жену, не ночной кошмар, не черный бездонный грех, темной кляксой накрывший его память, его историю, а женщину?

Женское тело. Женские движения. Быстрое биение жилки на длинной, бледной шее, трепет ресниц, когда она украдкой смотрит на него, изгиб стройной талии, запястья, вытянувшиеся, когда она потянулась за книгой… Изящную линию груди, к которой она прижала пыльную книгу…

Очертания губ, когда она заговорила, их цвет, напоминающий оттенок бледных роз, цвет ее аромата, нежную, как лепестки, кожу.

– Это ужасно, – произнесли ее губы. – Я такая неловкая.

И ее голос – тихий, ровный, как скольжение шелковых простыней по коже. Как давно он был лишен всей этой роскоши? Он не прикасался к женщине с тех пор, как был близок со своей женой. А до нее у него не было женщины – он не желал стать таким, как отец, нет! Но как же трудно давалась ему добродетель в те холостяцкие дни, о!

Его сердце билось громко и болезненно, живот сжался от желания. Он отвернулся от экономки, смущаясь и одновременно злясь на себя за юношескую неловкость, потому что его плоть отвердела, как крикетная бита.

Герцог набрал в грудь воздуха, но он был полон запахом экономки – ее ароматом, ее теплом. Его чертовой экономки!

Она не та, за кого себя выдает.

Он повернулся к ней и тут же пожалел об этом, потому что она смотрела на него, даже не вспомнив о необходимости поправить чертовы очки. Глаза цвета васильков встретились с его взглядом, а потом она опустила их. Между ними пробежала дрожь, и это было мгновение нежеланного понимания, когда они не были господином и служанкой. Они были мужчиной и женщиной, которые находились наедине за закрытыми дверями, и каждый из них чувствовал, как прикосновения другого все еще пылают на коже.

Марвик подошел к письменному столу и упал на стул, воздвигнув таким образом дубовое препятствие между ними. Стопка распечатанных конвертов лежала рядом с чернильницей.