Мередит Дьюран - Обмани меня дважды

– Что изменилось? – переспросила она. – Разумеется, он женился. На американке.

– Наследнице состояния Бэрингов, – бросил Марвик.

Оливия кивнула.

– Я помню его первый визит после этого. Я поняла, что случилось что-то важное, потому что он привез мне подарок – не книги или новое платье – к таким вещам я привыкла, а куклу, фарфоровую куклу из Парижа, самую восхитительную куклу, какую только можно себе представить. У нее были настоящие волосы, почти такого же цвета, как у меня…

Ей никогда не нравился цвет ее волос. Некоторые деревенские дети называли ее «Имбирной девчонкой», и это не было комплиментом. Но когда она была маленькой, Бертрам называл ее волосы прекрасными. «Самый редкий и красивый оттенок», – говорил он.

Оливия тряхнула головой.

– Кукла была одета в платье – точную копию платья от Уэрта, которое тот сам и сшил. Представить даже не могу, сколько она стоила. – Оливия пожала плечами. – Я играла ею несколько дней. Я обожала ее. Но потом я набралась решимости и разбила ее.

Глядя на ее грустное, задумчивое лицо, Аластер почувствовал, как в его груди что-то дрогнуло. И это ощущение никак не вязалось с той ожесточенной смелостью, о которой она ему говорила.

– Вы ее разбили? – изумленно переспросил он.

На ее губах промелькнула усмешка.

– Мне тогда было всего семь лет, но я сразу признавала взятку, если сталкивалась с ней.

Герцог невольно представил Оливию девочкой – веснушчатая, с выпуклыми коленями и невероятно серьезным выражением на худеньком личике. Она кладет любимую куклу в грязь и заносит над нею камень.

– Стало быть, у вас была на то причина?

– Ну-у… К тому времени… – Она вздохнула. Аластер не сводил с нее глаз. От этих вынужденных признаний ей захотелось спать. Он ждал, опасаясь того, что Оливия вот-вот зевнет.

Но когда она взяла себя в руки, он расслабился.

– Должно быть, мама увидела объявление о его женитьбе в газетах, – быстро проговорила она. – Но как только он приехал и подарил мне куклу, они начали ссориться. Тем же вечером он уехал на станцию, и я так огорчилась, ведь обычно он оставался у нас на неделю или даже больше, и я… – Ее лицо скривилось. – Я всегда ждала его приезда. Но он уехал, а на следующее утро мама забрала меня, и мы тоже уехали.

– Потому что он женился на другой.

Оливия покачала головой.

– Я знаю, что это бессмысленно. Он должен был унаследовать титул. А она была дочерью фермера. Он не мог жениться на ней.

Но в голосе Оливии звучало какое-то раздражение, даже, пожалуй, злоба, и это не понравилось Марвику.

– Любовь заставляла вступать в мезальянс и более великих людей, чем Бертрам, – заметил он.

Опустив голову, Оливия задумалась.

– Так выходит, вы любили свою жену?

Аластер вздохнул.

– Вам, должно быть, хотелось умереть. Это так? Как интересно.

Их глаза встретились. В скудном свете ее кожа казалась сверхъестественно безупречной, словно это был фарфор, а не кожа. Тонкий, хрупкий, который для правдоподобия покрыли россыпью веснушек. Должно быть, она очень похожа на ту куклу, которую разбила.

При мысли об этом Аластер ощутил беспокойство. Ему стало интересно, замечала ли сходство сама Оливия. А если замечала, то было ли у нее при этом хотя бы мгновенное ощущение того, что она разбивает саму себя?

Ни один ребенок не должен воспринимать подарок как взятку. Но герцог знал, какими мудрыми могут стать дети – собственные родители тоже преподали ему этот урок.

– Думаю, вы действительно ее любили, – тихо промолвила она. – Мне кажется, вы ответили бы на этот вопрос очень коротко, если бы ответ дался вам легко.

Ее отвага уже не должна была удивлять его. Но Аластер все еще не мог понять, как она это делает – столь неожиданно распределяет баланс силы между ними, что он вынужден отвечать, чтобы доказать свою точку зрения и чтобы она поняла его.

Правда, он уже научился наклонять чашу весов в свою сторону. Встав, он подошел к кровати. Когда он сел рядом с Оливией, она замерла.

– Слишком поздно для беспокойства, мисс Холлидей. – Он протянул к Оливии руку и сунул ее под тяжелую копну волос. Волосы стали рассыпаться и были именно такими шелковистыми, какими он их запомнил, – волосы цвета огня. Он собрал их в кулак, но они были такими густыми, что не помещались в него. А потом Аластер потянул их вниз – так, чтобы ее голова чуть-чуть запрокинулась наверх.

– Так перерезают горло ягнятам, – произнес он. – Вам это известно?

Ее взор нашел его взор, ее глаза расширились, ресницы затрепетали. Он пугает ее. Это хорошо. Герцогу надо было знать, что он все еще на это способен.

– Из вас вышел бы неважный мясник, – отозвалась Оливия.

Храбрится до самого конца. Ему сразу стало стыдно за то, что он запугивал ее.

Марвик отпустил Оливию и позволил ей принять более естественное положение.

– А почему вас интересует, любил ли я ее? – спросил он. – Только не говорите, Оливия, что у вас возник интерес ко мне. – Он провел большим пальцем по контуру ее уха и с удовлетворением услышал, что у нее чуть сорвалось дыхание. – Это что-то, не имеющее отношения к вашим воровским целям? Наверняка пример вашей матери научил вас не целиться так высоко.

Дернув головой, Оливия пересела подальше от него.

– Жестокость вам дается очень хорошо, – промолвила она. – Из-за этого ваша жена старалась избегать вас?

Аластер продолжал восхищаться ею.

– А вы и вправду не понимаете, когда вас побеждают?

– Да? – Она пожала плечами. – Однако я еще не закончила свою историю.

– Но ваши пять минут истекли.

Герцог услышал, что она перестала дышать. А потом, закрыв глаза, Оливия опустила голову.

– Отлично, – сказала она. – Делайте, что хотите.

Его внимание приковала полоска голой кожи на ее шее. Такое уязвимое, нежное местечко.

– Что хочу… – задумчиво повторил Аластер. Он бережно провел костяшками пальцев по ее шее, скользнул к подбородку и осторожно повернул к себе ее лицо.

Оливия вспыхнула, но глаза не открыла.

– Я ничего не чувствую.

– Я же вижу ваше лицо, – пробормотал он. – И вижу, что вы лжете.

Она нахмурилась.

– Ничего вы не видите.

– Я вижу все. – Его пальцы спустились вниз по ее руке и нащупали хрупкие кости запястья; ее пальцы спрятались от него – она сжала руку в кулак.

Он выпрямил их по одному – очень осторожно, потому что пальцы вообще очень легко ломаются, а ее пальчики, к тому же, слишком элегантны, чтобы испортить их. Как любопытно: он тысячу раз представлял, что мог бы сделать с Маргарет, если бы узнал о ее изменах, пока она была жива. Но ни в единой из своих мрачных фантазий он не прикасался к ней вот так.

Оливия – не Маргарет. И ее предательство совсем иное.