Даниэла Стил - Игра в большинстве

– Я позвоню Конни. И что нам делать дальше? – подавленно спросил Маршалл.

– Если в этом есть хоть доля правды, будем отчаянно торговаться. Если же нет, подождем, пока она что-нибудь предпримет. Ее адвокат сказал, что вышлет нам копии писем, которые она якобы получала от вас. Кроме того, похоже, у них есть какие-то фотографии. Вероятно, все это подделка. Вы не первый и не последний высокопоставленный служащий, с которым случается такое. Если все это ложь, мы не станем вступать с ней ни в какие переговоры. Разумеется, нам нужно знать точку зрения совета директоров.

Маршалл кивнул, и спустя минуту юрисконсульт ушел, пообещав держать его в курсе событий.

Маршалл долго сидел за столом со слезами на глазах, потом позвонил Конни Фейнберг домой. Она была удивлена его звонком, и еще больше удивилась, когда узнала о случившемся. Ее это, похоже, расстроило, но не шокировало. Она и до этого слышала о подобных историях. Ее собственному брату предъявляли обвинение в сексуальных домогательствах, так что тема была для нее не такой уж незнакомой. И брат выиграл в суде. Его обвинительница была дискредитирована и отказалась от своих показаний.

– Уверяю вас, что все это неправда, – страдальческим голосом сказал Маршалл.

– Я рада, что вы позвонили, – доброжелательно проговорила Конни. – И мне очень жаль, что такое случилось. Хорошо хоть, что она не обвиняет вас в изнасиловании и не обращается в полицию. Я слышала, что и такое случается. Если повезет, она отстанет, не поднимая особого шума. И даже если во всем этом нет и доли правды, с нашей стороны будет лучше вступить с ней в переговоры и заплатить ей какую-то разумную цену, чтобы она замолчала. Конечно, это будет уступкой вымогательству, но иногда умнее просто заплатить, чтобы защитить вашу репутацию, и нашу в том числе, чем начинать войну с какой-то жадной истеричкой, которая может попытаться довести это дело до суда. Я переговорю с членами совета директоров и дам вам знать, каково их мнение. Я бы лично советовала откупиться от нее и заткнуть ей рот, пока это не пошло дальше.

– Но если мы заплатим, не будет ли это подразумевать, что она говорит правду? – спросил Маршалл. – Я не хочу брать на себя вину за то, чего не было. Мне нужно думать и о моей семье. И о МОИА тоже. Меня убивает сложившаяся ситуация и тошнит при мысли о том, что компании придется платить этой сумасшедшей.

– Иногда к этому вынуждает наше законодательство, – практично заметила Конни Фейнберг. Они оба знали, что улаживание претензий, обоснованных или нет, путем денежной компенсации было обычным делом, и ее было нелегко шокировать. – Вы незаменимый для нашей компании работник вот уже пятнадцать лет, причем десять из них – на посту генерального директора. Мы просто обязаны защищать вас и заботиться о вашей репутации не меньше, чем о своей. И я уверена, что все это крайне неприятно не только для вас лично, но и для вашей семьи.

– Я еще ничего никому не говорил: как только узнал об этом – десять минут назад, – сразу же позвонил вам, – сказал Маршалл, и Конни поблагодарила его за то, что так быстро проинформировал ее.

– Посмотрим, как будут развиваться события, но я думаю, что Саймону нужно быть готовым вступить в переговоры для заключения сделки, если вы на это согласны.

– Я поступлю так, как будет лучше для МОИА, – угрюмо сказал Маршалл, и она, еще раз поблагодарив, пообещала позвонить, после того как переговорит с членами совета директоров.

Почти в бессознательном состоянии Маршалл ехал к своему дому в округе Марин, не представляя, что скажет Лиз. К счастью, Линдсей не было дома: ужинала в гостях у своего приятеля. Когда он вошел на кухню, Лиз с первого взгляда поняла, что случилось нечто ужасное: он с трудом сдерживал слезы, после того как обо всем ей рассказал, разрыдался за кухонным столом.

– Не понимаю, как такое могло случиться. Я никогда даже не разговаривал с этой женщиной, а теперь она утверждает, что у нас с ней были интимные отношения, после чего я ее уволил. Она даже утверждает, что это я взял ее на работу в МОИА. А я вообще едва ее помню. И последнее, чего бы мне хотелось, это причинить зло компании, тебе и нашим детям.

В полном расстройстве из-за происшедшего он плакал в объятиях Лиз. Ему потребовалось полчаса, чтобы взять себя в руки, и тогда она заверила его, что не верит ни одному слову этой женщины.

– Мы переживем это, Марш, чего бы нам ни стоило. Главное, что ты уверен в своей невиновности.

Он видел, что она полностью доверяет ему, и это немного утешило. Они сидели на кухне держась за руки, когда позвонила Конни Фейнберг, которая успела переговорить с членами совета директоров.

– Я просто хочу заверить, что мы все поддерживаем вас и сделаем все, что потребуется. Я сама поговорю завтра с Саймоном. И мы пришли к общему согласию, что нужно начать переговоры с этой женщиной как можно скорее и замять это дело без огласки. Не стоит вести себя с ней агрессивно и провоцировать на обращение в прессу.

– Я не знаю, как вас благодарить, – с чувством сказал Маршалл.

Они с Лиз еще поговорили немного о случившемся, пока Линдсей не вернулась домой, после чего поднялись в спальню. Они решили пока ничего не говорить детям, чтобы не расстраивать, тем более если проблему можно решить тихо, так чтобы случившееся не стало достоянием общественности.

Это было самым худшим из всего, что случалось с Маршаллом, и он был в ужасе оттого, что его карьера вот-вот рухнет, а с ней и все его достижения. Он был потрясен и шокирован притязаниями этой женщины. Этой ночью он почти не спал, а проснувшись еще до рассвета, тихо лежал в постели, опасаясь разбудить Лиз, потом все же встал и подошел к окну понаблюдать за восходом солнца.

– Ты уже поднялся? – спросила Лиз, и он, кивнув, тихо сказал:

– Я боюсь.

– Все будет хорошо, – заверила она, подойдя и обняв.

– Я тебя не заслуживаю, – произнес он смиренно.

– О нет, заслуживаешь, – от всего сердца ответила она.

Лиз долго держала его в объятиях, пока не подошло время собираться на работу. Она заверила его, что любит и полностью поддерживает, и он снова поблагодарил ее. И по дороге на работу этим утром, сидя в своем «астон-мартине», Маршалл утешался сознанием того, что совет директоров поддерживает его и доверяет ему. Он знал, что, несмотря на случившееся, ему везет. И единственное, чего он теперь хотел, – это побыстрее покончить с этим делом и забыть о нем как можно скорее.

На этой неделе Маршалл не поехал в Лос-Анджелес. В среду утром, через два дня после того, как узнал об обвинениях Меган Виллерз, он увидел ее с адвокатом в конференц-зале МОИА. Усевшись за стол напротив, она уставилась на Маршалла сверлящим взглядом. Ее адвокат вновь повторил суть обвинений и высказал уверенность в правдивости ее слов. Она не колебалась и, казалось, даже не нервничала, лишь внимательно слушала и утвердительно кивала, причем избегать взгляда Маршалла не пыталась. На встречу она надела обтягивающее черное платье и туфли на высокой шпильке. Она даже не пыталась изображать скромницу и сделала все, чтобы подчеркнуть достоинства своей роскошной фигуры. Выглядела она фривольной и слишком кричаще одетой для утренней деловой встречи, но при всем при этом ей нельзя было отказать в привлекательности. Это была красивая женщина лет тридцати пяти – сорока. После того как снова перечислил все убытки, которые понесла его клиентка в результате увольнения, ее адвокат передал Саймону Стерну конверт из плотной желтоватой бумаги. Адвокат утверждал, что его клиентка закрыла свой бизнес по устройству мероприятий, когда ее приняли в штат МОИА, а после того как уволили, так и не смогла восстановить, а когда начал говорить о нанесенной ей душевной травме, Маршалл сжал челюсти.