Кристина Брук - Без ума от графа

В конце концов, она же Уэструдер, не так ли? Их родовой девиз: «Для отважного сердца нет преград». Ну что ж, скоро Гриффин Девер убедится в правоте девиза: пусть она выглядит как прекрасная фарфоровая кукла, но в ее груди бьется такое же отважное сердце, как и у ее предков.

Дверь, скрипнув, отворилась. Розамунда решительно захлопнула крышку медальона. И лицо ее приобрело безмятежно спокойное выражение.

– Послушай, Мэг, – улыбнувшись, сказала она. – Приготовь, пожалуйста, мой костюм для верховой езды.

Гриффин вышел из конюшни в первый раз после бессонной ночи и замер на месте, жмуря глаза от яркого солнечного света. Вытерев вспотевший лоб рукавом рубахи, он прошел к водяному насосу.

От него пахло льняным маслом и еще чем-то, на что он не обращал внимания. Его любимая породистая кобыла умерла два дня назад во время родов. Невосполнимая потеря. Он сражался до последнего, стремясь спасти ее от смерти, но природа оказалась сильнее, наказав его за дерзость.

По крайней мере удалось спасти жеребенка.

Пришлось отдать новорожденного на вскармливание другой кобыле. Это было нелегко, требовало терпения, упорства и даже принуждения. Надо было заставить кобылу-кормилицу принять малыша, привыкнуть к нему; она должна была допустить его к себе и ни в коем случае не оттолкнуть, не нанести увечий. Гриффин лично следил за тем, как развивалась привязанность между приемной матерью и жеребенком.

Но теперь, когда дела пошли на лад, можно было передохнуть, оставив лошадь и малыша на попечении главного конюха. Голодный, злой как черт, Гриффин вспомнил о слуге, которого к нему прислал старый граф с требованием немедленно прийти домой, и настроение у него окончательно испортилось.

Наклонившись, он сунул голову под кран насоса. Сильная струя холодной воды хлынула на голову и плечи, и на сердце сразу стало легче.

Если бы не Джекс и Тимоти, он давно послал бы старого черта туда, куда следует – ко всем чертям. Чего бы только он не дал за возможность отказаться от столь выгодного в глазах лорда Трегарта брака, но у него не было выбора. Брат и сестра всегда страдали от его проступков. Если он не смирится и не женится на леди Уэструдер, то брат Тимоти будет взят из университета и отправится служить в армию. Этого нельзя допустить. Образование – залог счастливого будущего младшего сына, что хорошо понимал старый граф, играя на этом.

Впрочем, у его уступчивости и угодливости были свои границы.

Или не было? Боже, чего бы он ни дал, только бы увидеть лицо старого графа, если бы он появился перед всеми собравшимися в библиотеке, как ему было велено, в столь неприглядном виде – грязный, потный, пропахший лошадьми. Самый подходящий вид для встречи с невестой.

Гриффин сорвал с плеч куртку, которая больше всего испачкалась во время его ночных бдений, и повесил ее на перекладину рядом. За ней последовали жилет и рубашка. Он принялся энергично качать воду из насоса.

Нет, он не будет извиняться за свое опоздание. Танцевать на цыпочках перед капризной наследницей Уэструдер – нет уж, увольте. Пусть леди Розамунда Уэструдер узнает, что и сейчас и впредь Гриффин Девер никогда не станет танцевать перед ней, повинуясь женским капризам.

Зачерпнув ладонями воду, он тщательно вымыл лицо. Желание девушки выйти за него замуж его удивляло. Он не желал о ней слышать. Всякий раз, когда старый черт заводил о ней разговор, он торопливо ускользал или пропускал сказанное мимо ушей.

Вообще-то все происходящее его нисколько не волновало. Ни одна утонченная леди не станет питать надежд на брак с ним, как только увидит, как он безобразен. При одном лишь взгляде на него его будущая невеста либо упала бы в обморок, либо забилась в истерике.

Гриффин в штыки встретил планы о замышляемом браке. Если старому графу позарез необходим такой брак, пусть сам все и делает, хотя бы с помощью доверенных лиц.

Впрочем, стоило ли так беспокоиться. Старый граф скорее горел желанием унизить Гриффина и, по-видимому, злорадствовал, предвкушая сцену унижения. Он должен быть чертовски уверен в этой девушке, которая согласилась встретиться с Гриффином.

Видимо, дед не зря обронил такую фразу: «Герцог Монфор никогда не позволит взять назад свое слово только потому, что жених оказался уродом».

Вдруг Гриффин заметил что-то: нет, скорее его поразило отсутствие чего-то. Шумный конюшенный двор стих, словно вымер. Стало так тихо, что он явственно слышал стук падающих из крана на землю капель.

Выпрямившись, Гриффин не спеша вытер воду с лица и, подняв голову, увидел по крайней мере трех окаменевших на своих местах конюхов. Прищурившись, он внимательно посмотрел в лицо Билли Троттеру, который застыл словно изваяние посреди двора. Из раскрытого от удивления рта конюха, казалось, стекает слюна.

Охваченный предчувствием, что ему вряд ли понравится то, что он сейчас увидит, Гриффин обернулся.

Господи!

Он едва удержался от желания сунуть голову опять под холодную воду. Если бы поведение всех мужчин на конюшенном дворе не говорило о том, что зрение его не обманывает, то увиденное можно было бы счесть за явление, порожденное крайним утомлением. Впрочем, никогда даже в его воспаленном воображении не возникал такой женский образ, от которого буквально перехватывало дыхание.

На ней был темно-синий костюм для верховой езды, который так плотно облегал фигуру, что его руки невольно потянулись вперед, словно желая обхватить эти прекрасные в своем совершенстве округлости. Строгий, даже военный, покрой костюма, отделанного серебряной вышивкой, словно магнитом притягивал взгляд к ее тонкой талии и восхитительной груди.

Усилием воли Гриффин перевел взгляд с ее соблазнительных форм на лицо. Из-под темных бровей и длинных черных ресниц на него смотрели голубые, как небо, глаза. Темно-золотистые колечки свисали с одной стороны ее изя-щной шляпки.

Шляпка была кокетливо сдвинута на бок. Перламутровая кожа, восхитительный рот, небесного цвета глаза, золотистые локоны, выбивавшиеся из-под сдвинутой шляпки, – странная смесь элегантности и дерзкой пикантности. Перед ним, казалось, стоял ангел и лукаво подмигивал ему.

Секунды летели; наконец в потрясенном сознании Гриффина блеснуло озарение и, словно труба архангела, прозвучали слова: «Да ведь это леди Розамунда Уэструдер».

Черт, черт.

Она что-то говорила, но в ушах у него стоял такой гул, что он ничего не слышал. Сердце бешено колотилось в груди. Во рту пересохло. Он не заметил, что сжал кулаки. Кровь отхлынула от лица, мысли метались в голове, словно крысы на тонущем корабле.

«Она не для тебя. Не для тебя».

Циничное, скептичное сознание еще боролось за превосходство, но инстинкт, мощный и непреодолимый, брал верх. Им овладело безудержное желание животного.