Даниэла Стил - Алмазный браслет

– Я тебя люблю, но не позволю тебе выставлять меня на посмешище. Мне и так непросто из-за разницы в возрасте. Мне надо время, чтобы свыкнуться. А тебе – чтобы подрасти.

– Ради бога, Саша! Ну сколько можно! Забудь об этом! И я уже давно вырос. Я художник, вольная птица. Меня не удастся выдрессировать, как цирковую собачку, чтобы производить впечатление на твоих друзей и в угоду твоей доченьке. Или ты любишь меня как есть, или не любишь.

– Так вот оно в чем дело! В Татьяне? Лайам, пройдет время, и она опомнится. Она считает, я предала ее отца, а она его боготворила. И узнать о наших отношениях было для нее ударом. А твои выкрутасы вряд ли помогут кого-либо убедить, что они жизнеспособны. И меньше всего – меня.

Не говоря ни слова, Лайам вышел из кухни и хлопнул дверью. В окно Саша видела, как он направился к пляжу. Настроение у обоих было хуже некуда. Вчерашний вечер вспоминался как кошмар. А хуже всего было то, что завтра они возвращаются в Европу, она – в Париж, он – в Лондон. Если последний день они проведут в ссоре, то времени на наведение мостов уже не останется.

Когда вечером они выехали в город, Лайам продолжал дуться. Дома он отказался от ужина – пробурчал, что не голоден. Саша все равно приготовила спагетти, и Лайам все же сел за стол.

– Прости, я вчера дурака свалял. Идиот! Не знаю, что на меня нашло, просто мне хотелось оттянуться немного. Имеет человек право хоть изредка расслабиться?! Я не преступник, не подлец, могут у меня быть всего лишь маленькие слабости? Черт побери, Саша, да меня иногда тянет выпить пива с твоим консьержем. По-моему, он симпатичный малый. Но, заметь, я этого не делаю.

– Спасибо тебе за это! Прости, если мой образ жизни кажется тебе невыносимо строгим. – Саша была в полной растерянности. Опять все вернулось на круги своя. Именно этого она опасалась с самого начала, когда поняла, что Лайам абсолютно не терпит какого бы то ни было контроля над собой. И любые порядки цивилизованного общества воспринимает как попытку притеснения. Но у нее вся жизнь строго упорядочена. Она никогда не могла и не может позволить себе делать все, что вздумается. А для Лайама, чего Саша и боялась, это, как видно, непосильная ноша. Значит, не могут они быть вместе? Сейчас Саше это трудно было представить. – Лайам, я и вправду не знаю, что сказать. Я не хочу делать тебя несчастным, не хочу портить твою жизнь, давить на тебя. Но ты не можешь распоясываться всякий раз, как у тебя возникает настроение. – Пока при Саше это случилось лишь однажды. Лайам своим поведением словно пытался показать Саше, что он все равно останется тем, что он есть, – шалопаем-художником, бунтарем и озорником.

– И что теперь? Что будем делать, когда вернемся? – забеспокоился Лайам. Он рассчитывал, что этот дурацкий эпизод не повлияет на их уже более устойчивые отношения. И выяснять отношения снова и снова, давать еще раз обещания, заверять Сашу в любви – это все они уже проходили. Ну что теперь делать – он вот такой! Так он живет, так он любит, хотите – берите. Но Саша считала, что закрыть глаза на выходки Лайама еще не значит решить проблему. Оба были поставлены перед дилеммой, причем нешуточной. Чтобы доказать Лайаму свою любовь, она вынуждена рисковать собственной репутацией. А если у них в конечном счете ничего не получится, она навсегда останется посмешищем. Так она, во всяком случае, думала. И это ее серьезно беспокоило. Саша бы предпочла не выставлять своих отношений с Лайамом напоказ, пока они сами не решат, как им жить дальше. Лайама же бесили ограничения, которые налагала на него близость с Сашей. Даже двадцать лет брака не смогли сломить его независимую гордую натуру. Вот и сейчас он хотел быть с Сашей, но не мог изменить своей привычке жить вольно.

– До конца июля я в Париже, – сказала Саша в ответ на его вопрос о том, что будет дальше. – Приезжай, если захочешь. В Сен-Тропе мы отправляемся первого августа.

– А что потом? – спросил Лайам, и Саша недоуменно подняла брови. Она не понимала, о чем он. – Что будет, когда ты с детьми уедешь?

– Я же говорила. Мы едем в Сен-Тропе, я зафрахтовала яхту, меня не будет три недели. Если хочешь, после этого можем куда-нибудь съездить вдвоем. В Нью-Йорке мне надо быть в сентябре, да и то недели мне хватит. Если захочешь, можешь тоже поехать. Но тебе, наверное, надо будет к выставке готовиться. – Сейчас она говорила, как его мать и дилер, причем он сам поставил ее в такое положение, вместо того чтобы говорить с любимой и любящей женщиной.

– А в Сен-Тропе мне можно приехать? – спросил он с каким-то скрытым вызовом. Они как-то говорили о том, что он мог бы на несколько дней к ним присоединиться, тем более что там будет Ксавье, и Лайама можно будет представить как его друга. Точнее – можно было раньше, но не теперь. Все эти планы строились до того, как Татьяна застала их в Саутгемптоне и учинила скандал. Теперь и сын, и дочь знали, какое место отведено Лайаму в ее жизни.

– Лайам, ты что, действительно не понимаешь – после того, что произошло с Татьяной, это совершенно исключено. Раньше я рассчитывала, что ты присоединишься к нам на правах приятеля Ксавье, а теперь этот сценарий не пройдет.

Саша до сих пор и сама не сумела поговорить с дочерью. Татьяна продолжала игнорировать ее звонки, и в конце концов Саша послала ей короткое сообщение в надежде помириться. Но ответа не получила. Надо было понимать так, что война продолжается. Ксавье тоже нечем было ее порадовать. Саша с ним несколько раз говорила. Он по-прежнему считал, что не надо форсировать события. Он назвал сестру инфантильной и упрямой и обвинил в ребячестве. Так что теперь она и на него злилась.

– Может, лучше прямо объявить твоей дочери, как обстоят дела? – Лайам хоть и был по-прежнему возмущен поведением Сашиной дочери, но в то же время чувствовал себя виноватым. А Саше надо было любой ценой восстановить отношения с дочерью.

– Чтобы ей что-то объяснить, надо получить возможность разговаривать, – ответила Саша.

– И что? Как ты собираешься действовать? Так и будешь лебезить перед ней, извиняться неизвестно за что? А она ведь меня тоже оскорбляла!

– Лайам, ты несправедлив. – На глаза Саши навернулись слезы. – Она моя дочь. Я не хочу ее потерять! Сначала мне надо с ней помириться. Если все у нас с тобой будет хорошо, я с ней сама разберусь. Но пока ведь и мы с тобой не пришли ни к какому решению!

Он и сам это понимал, только признаваться не хотел.

– И как долго ты планируешь держать меня на испытательном сроке? – спросил он, глядя на нее сверху вниз. Саша подняла голову.

– Это не испытательный срок. Мы с тобой пытаемся понять, есть ли у нас перспективы. Нас многое разъединяет. Про нас не скажешь, что мы друг другу безоговорочно подходим.