Даниэла Стил - Грехи матери

На следующий после биопсии день Оливия пришла на работу, и началась самая долгая неделя в ее жизни. Питеру она сказала, что по-прежнему болеет и ему не стоит приезжать. Дни проходили в одиночестве и страхе. Врач позвонил во вторник. Сообщил, что у него «хорошие новости», которые можно было назвать таковыми весьма условно: это оказался рак на ранней стадии, и если не затронуты лимфатические узлы и опухоль имеет чистые края, ее можно удалить через небольшой надрез, но сделать это необходимо как можно скорее. По результатам операции через неделю станет известно, понадобится химио– или лучевая терапия или можно будет обойтись без них. Для Оливии эти новости были плохими. Вот так рождественское поздравление!

Она согласилась сделать операцию в пятницу, чтобы за выходные успеть поправиться. Ее дети были приглашены на досрочный рождественский ужин через неделю, в понедельник. Врач сказал, что десяти дней на выздоровление будет достаточно и к тому времени она будет чувствовать себя хорошо.

В довершение всего к ней в кабинет зашел Питер и сказал, что надеется провести выходные с ней. Говорил он это явно в приподнятом настроении. Он был очень счастлив от обретенной свободы и того, что она значила для него и Оливии. Они могли быть вместе так часто, как им того хотелось.

– Я не могу. Мне надо работать, – кратко ответила Оливия, не поднимая глаз от письменного стола. Она боялась смотреть на Питера, чтобы он не заметил страха в ее глазах. Когда она наконец подняла их, то увидела, что он обижен.

– Ты на меня сердишься? – спросил он мягко.

– Нет-нет, – возразила она, заставляя себя улыбаться. – Извини. Я не знаю, за что хвататься. Я плоховато себя чувствовала. Сначала этот дурацкий грипп, который ко мне пристал, а теперь навалилась гора работы на выходные. Надо просмотреть годовые отчеты о продажах.

– Значит, никак не получится?

Оливия видела, что он ей не верит, и он был прав.

– Никак. Обещаю, мы наверстаем упущенное на следующих выходных. Извини, что я такая зануда.

Она избегала его вторые выходные подряд. Он ее ни в чем не подозревал, просто был обижен.

– Пока ты будешь работать, я могу почитать, – предложил он с надеждой.

– Мне будет неловко, – сказала она, чувствуя, что поступает чудовищно. Она не хотела, чтобы он видел ее физические страдания и знал, что у нее рак, даже если это была «всего лишь» начальная стадия. Это был ее маленький неприятный секрет. Она хотела, чтобы он видел ее только сильной, этакой независимой леди, которой она себя и считала до последнего времени. Питер выходил из ее кабинета опечаленный.

Дни до операции казались бесконечными, ночь накануне стала кошмаром. Питер звонил, но она не брала трубку – боялась, что не выдержит и попросит сопровождать ее в больницу.

В клинику она приехала в шесть утра, как было сказано. Ей сделали анализы, поставили капельницу, и в семь тридцать вкатили в операционную. Оливия никогда в жизни не испытывала такой паники. Спустя несколько минут наркоз начал действовать.

Проснулась она в послеоперационной палате. Оливия чувствовала слабость и тошноту, грудь мучительно ныла. Ей сделали укол обезболивающего, затем зашел хирург и рассказал, как прошла операция. Опухоль была очень маленькая, локальная, и если данные гистологического исследования подтвердят чистоту лимфатических узлов, в дальнейшем лечении не будет необходимости. Ей нужно будет только каждые полгода проверяться на рецидив. Достаточно будет маммограммы.

Еще врач сказал, что в течение ближайших двух недель, в период восстановления, нельзя напрягать левую руку. Он забыл об этом сказать раньше, но, к счастью, Оливия не была левшой. Она пролежала в кровати в больнице весь день, одурманенная болью и лекарствами, а в шесть вечера ее выписали. Водитель отвез ее обратно в Бедфорд. Когда она приехала, дома никого не было.

Питер позвонил почти сразу после того, как она вошла. Ей пришлось сесть в кресло – кружилась и болела голова. Грудь ужасно ныла. Аппетита не было. Оливия собиралась сразу лечь, без ужина, и пожалела, что в доме никого нет.

– Где ты была весь день? – спросил он с тревогой в голосе. – Я названивал, а ты не брала трубку. Маргарет сказала, что ты не приезжала на работу.

– Это опять дурацкий желудочный грипп. Я себя паршиво чувствую.

Голос Оливии это подтверждал.

– Боже мой! Голос у тебя ужасный. Я сейчас приеду и буду за тобой ухаживать.

– Не надо. Еще заразишься. Он такой противный.

– Почему у меня ощущение, что ты меня всю неделю избегаешь?

Действительно, прошло почти две недели с тех пор, как медики нашли на ее маммограмме затемнение, и всё это время она избегала Питера.

– Потому что ты параноик, а я тебя люблю.

– Я тебя тоже люблю и хочу тебя видеть.

Тон у Питера был встревоженный и настойчивый. Надо было его как-то успокоить:

– Обещаю, я буду в норме через несколько дней. И приглашаю тебя на ужин с моими детьми в следующий понедельник.

– Я тебя не увижу целую вечность!

Похоже, он был в ужасе от одной лишь мысли, что не увидит ее так долго, но Оливия, прежде чем встретиться с ним, хотела дать груди зажить и узнать результат гистологического исследования.

– Если хочешь, я буду с тобой всю неделю, – предложил он.

У Оливии не хватило смелости категорически отказать ему. Он бы тогда подумал, что ей действительно плохо. Но еще всю следующую неделю она будет ходить с повязкой. Как объяснить это? И врач сказал, что грудь еще несколько недель будет чувствительной и на ней после удаления опухоли останется углубление. Раньше или позже придется рассказать Питеру. Но не сейчас, когда она чувствует себя больной, несчастной и маленькой. Она не хотела показывать свою слабую, человеческую сторону ни ему, ни кому-либо другому. Она привыкла демонстрировать миру свою силу.

– Сообщи, если захочешь, чтобы я приехал на выходные, – сказал он с надеждой и попрощался, а Оливия буквально доползла до кровати, приняла еще таблетку обезболивающего и отключилась.

Это были долгие и одинокие выходные. Оливия не вставала с постели и много размышляла о самой себе. Она добилась в жизни всего, чего хотела. Она создала успешный бизнес, который унаследуют ее дети. Гарантировала им благосостояние. Дождалась троих внуков, а в июне должен родиться еще один. Она воспитала своих детей так хорошо, как могла. Она любила двух замечательных мужчин. Но всё это при внимательном рассмотрении показалось ей недостаточным. У нее не хватало времени на развлечения и отдых. Она была занята работой, которая преобладала над всем остальным большую часть ее жизни. Единственным свободным временем были две летние недели, которые она посвящала детям. Она осознала, что теперь надо слегка сбавить обороты, немного, чтобы наслаждаться жизнью и проводить время с Питером, – раньше она не признавалась себе, что он для нее значил. Не было необходимости выходить за него замуж, но появилась возможность больше времени проводить вместе. Ей не хотелось умирать одной в пустом, тихом доме. Она это поняла за выходные, пока вслушивалась в тишину. Никогда в жизни ей не было так одиноко.