Николь Фосселер - Под шафрановой луной

Обычно служба солдат в Адене заключалась в том, чтобы патрулировать город и заботиться о мире и порядке: стычки между торговцами и чернорабочими, как называли батраков и носильщиков, разрешение споров, аресты воров или мошенников и отправка в местную тюрьму. Несколько отрядов наблюдали за погрузкой товаров в пароходном пункте, записывали и проверяли отгруженный товар и следили, чтобы все проходило надлежащим образом. Особенно невезучие попадали в кабинеты уполномоченных. Вот и лейтенант Ральф Гарретт проводил дни, выписывая заявки на материалы, заявления в Бомбейское управление, личные документы и прочую корреспонденцию. А ее в тот год было очень много. Потому что весной Гайнс был отстранен от должности из-за ошибок в бухгалтерии и откомандирован в Бомбей. Там прошло судебное разбирательство, его признали виновным и приговорили к многолетнему заключению за злоупотребление доверием. Новый уполномоченный, полковник Джеймс Оутрэм, в отличие от Гайнса, который пользовался в штабе помощью местных, был не пионером, а опытным колониальным чиновником из Бомбея и вбил себе в голову, что Аден надлежит сделать истинной частью Британско-Индийской империи. Вступив в должность в июле, он сразу принялся организовывать управление Адена по модели британского правительства в Индии, что повлекло настоящую лавину писем и документов. Нужно было привести в порядок бумаги, оставшиеся после поспешного отъезда Гайнса, и разработать планы на будущее Адена. Были назначены новые должности и поданы ходатайства на получение средств для дальнейших строительных и санитарных мероприятий.

Ральф никогда не жаловался на работу, но Майя видела, как он страдал. Когда он думал, что за ним никто не наблюдает, пружинящая походка его становилась усталой, взгляд тускнел, а всегда улыбающиеся прежде губы поджимались. Майю угнетало, что она постоянно видела его таким и ничего не могла сделать, только отвечать на ночные ласки, перемежая их собственными, чтобы вновь разжечь в муже искру жизни, разглядеть при свете керосиновой лампы сияние в его глазах. В эти моменты она чувствовала его близко, как никогда, и потому охотно дарила себя, хотя и оставалась голодной. Оказалось, женщины вовсе не чувствуют того же удовлетворения, что мужчины, это иллюзия. Мужчины принесли в мир эту легенду в силу незнания женщин, а Ричард Фрэнсис Бертон по ошибке поддался ей и поведал об этом Майе. Или, возможно, это касалось восточных женщин, но не английских леди. И Майя начала мириться с тем, что горячее пламя страсти попросту угасало, не становясь костром, яркие пьянящие искры которого поднимаются к самому небу… Если бы у нее хотя бы родился ребенок… Она могла бы о нем заботиться, он бы принадлежал только ей и, как знать, смог бы вернуть Ральфу его легкий нрав. Но с приезда в Аден у Майи уже четыре раза были ежемесячные кровотечения и не проявлялось ни малейшего признака беременности.

Вздохнув, Майя встала, чтобы умыться и одеться. Только самый необходимый утренний туалет, как обычно – в летние месяцы вода выдавалась строго по норме. Пока над Аденским заливом господствовал период дождей, насыщая зеленеющую прибрежную землю, этот жалкий клочок суши тучи, видимо, считали недостойным своей драгоценной влаги. Они ограничивались короткими, сильными ливнями – воды было достаточно, чтобы наполнить разветвленные русла рек за городом, но о расточительстве не могло быть и речи. Хотя наверху в горах стояло несколько старых цистерн для сбора дождевой воды, большинство из них забилось камнями и грязью – пережитками со времен бедного, покинутого Адена – и пришло в негодность. Оутрэм внес в планы их починку, доверительно поведал Майе Ральф, потому что для дальнейшего развития Адену необходима вода. Утешение для Майи, пусть и слабое, ведь еще даже не назначили дату начала работ.

Майя надела платье некогда цвета слоновой кости, а теперь пепельно-серое, подколола волосы и с помощью нескольких понятных обеим фраз на английском и на бенгали попросила Гиту взять ее с собой в город на базар. Ральф сердился, если жена покидала без него пределы гарнизона, это казалось ему небезопасным, хотя давно прошли времена, когда сам капитан Стаффорд Б. Гайнс не выходил из дому без двух пистолетов. Жизнь, кипящая на рынках, оживляла и радовала Майю, и она никогда не возвращалась без какой-нибудь мелочи или сочного фрукта для Ральфа.

Город обхватывал полукруг отвесных лоснящихся черных скал, остатков давно потухшего вулкана, их называли просто – кратер. Выходя за дверь, Майя старалась не смотреть вверх, на нагромождение каменных хребтов и скалистых расщелин. В своей враждебности, мрачной наготе, допускающей лишь самую скудную растительность, они казались угрожающими и настолько давящими, что само осознание их присутствия порой вызывало удушье. Кольцо кратера разрывали лишь два узких ущелья да широкая брешь за гарнизоном, ведущая к побережью. Раньше здесь была старая гавань Адена, когда корабли еще строили из дерева, а не железа, – ее охранял и защищал от океанского прибоя скалистый остров Сирра.

Кратер видел появление и угасание многих цивилизаций и религий, занимавших эту естественную приморскую крепость, был свидетелем богатства и бедности, бурной застройки и быстрого упадка под нещадно палящим солнцем. Как море набегает на берег в час прилива и отступает в отлив, на протяжении столетий полуостров заселялся людьми, а потом они его покидали. После древних аравийских царств, Асуанского и Савского, сюда приходили Айюбиды из Египта и турецкие Расулиды, сделавшие Аден местом оживленной торговли, еще Марко Поло рассказывал о городе и его добрых восьмидесяти тысячах жителей. Здесь бывали португальцы, голландцы и османы, а однажды, несколько месяцев, даже англичане, напуганные египетским походом Наполеона. Но когда Гайнс поднял в кратере британский флаг, город в очередной раз был грудой развалин и его население едва насчитывало шестьсот человек.

И хотя Аден более напоминал военный лагерь, нежели настоящий город, здесь наметился переворот – все временное постепенно уходило, уступая место долгосрочному колониальному поселению, дающему работу и крышу над головой двадцати тысячам человек. Гарнизон разросся, расширившись от побережья Сирры на плоскую землю кратера. Когда-то здесь возвышалась роскошная мечеть, но она уже давно обрушилась и была растоптана. Устоял только минарет. Напоминая маяк своей конструкцией и близостью к берегу, он оглядывал с высоты бараки гарнизона. Построенные из дерева и камня жилища, квадратные и прямоугольные, с низкими четырехскатными крышами на деревянных столбах, покрытыми соломой. Конюшни и склад находились на обнесенном стеной участке, с одинокими, недавно построенными бунгало, такими, как бунгало Гарреттов. У подножия старого минарета стояли просторные шатры, где размещалось все имущество армии, ожидая, пока достроится склад. Еще в этих шатрах жили люди: носильщики, конюхи и арабские рабочие из Бенгалии или Африки, которые выполняли всю подсобную работу, требующуюся в гарнизоне изо дня в день.