Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

И тогда все захлопали в ладоши и закричали, размахивая маленькими красно-белыми флажками – цветами дона Альфонсо. Потом кто-то пальнул из аркебузы, и герцог настоял, чтобы мадонна спешилась, опасаясь, как бы она снова не упала.

Если донна Изабелла надеялась, что донна Лукреция исчерпала свой запас обаяния, везения и грации, с которой выпутывалась из затруднительных положений, то ее ждало очередное разочарование, поскольку мадонна спокойно ответила:

Герцог Эрколе предположил, что придворные дамы мадонны захотят сопровождать ее к месту казни, где на одной из каменных плит смешалась кровь злосчастных любовников. Хотя герцог Эрколе, по всеобщему мнению, не отличался воображением, он, видимо, придерживался нелицеприятного мнения относительно морали молодых римлянок и чувствовал себя обязанным дать нам ясно понять, что дамы Феррары должны соблюдать более высокий стандарт поведения.

Мы начали экскурсию в хорошем настроении. Прошло три дня после нашего прибытия, и хотя донна Лукреция с нами не делилась, но, видимо, осталась довольна своим мужем. Что бы там ни говорили о его тяге к спиртному и проституткам, о том, что он проводит долгие часы в своих литейной или гончарной мастерских, из-за которых в северной части замкового сада часто случались пожары, он был пунктуален, оказывая внимание жене. Каждый вечер совершал короткую прогулку по галерее, соединявшей Корте-Веккьо с замком, и составлял ей компанию за частным ужином, а в свои покои возвращался лишь с рассветом. По томной улыбке мадонны, когда мы одевали ее, и темным кругам под глазами, которые мы маскировали пудрой и фиалковым маслом, мы сделали вывод, что дон Альфонсо научился у своих проституток приятным трюкам. Мадонна даже начала проявлять симпатию к своему песику настолько, что дала ему имя. Она звала его Альфонсино, Фонси для краткости.

С явным пренебрежением к намерению герцога Эрколе привести нас на место казни Уго и Паризины мы много хихикали и флиртовали, поддергивая юбки перед спуском в темницу. При этом мы демонстрировали лодыжки, икры и даже колени молодым людям, поджидавшим внизу, чтобы ловить нас. Многие из них проделали вместе с нами весь путь из Рима и продолжали развивать отношения, зародившиеся в дороге. Но веселость угасла, когда мы пробрались через гниющий шлюз и оказались в узком коридоре со склизкими стенами, который привел нас к камере не шире тех шлюзов, что управляли уровнем воды во рве. В той самой камере Уго д\'Эсте бросил вызов отцу, отказался от духовника и пожертвовал своей жизнью ради любви.

– Во всяком случае, неплохой источник съестного во время осады, – пошутил кто-то из молодых людей, отковыривая от обитой железом двери улитку.

Но никто не рассмеялся. Я почувствовала, как Анджела сбоку вздрогнула и вздохнула. Тогда я взяла ее ладонь, которая оказалась холодной и влажной. Герцог предложил мадонне руку, но та покачала головой, отобрала у мальчишки факел и, пригнувшись, чтобы не задеть притолоку, шагнула в камеру.

Вышла оттуда мадонна с белым, покрытым испариной лицом. Бусинки пота блестели на лбу в свете факела. Я взглянула в ее глаза, и мне показалось, что я увидела в черных расширенных зрачках призраков замученных любовников.

Но через секунду наваждение прошло. Мадонна вежливо рассмеялась, заметив:

– Хорошо, что никто из них долго не мучился в плену. Гнев вашего отца смешался, к счастью, с состраданием, как кровь предателей, ваша милость.

Я часто задавалась вопросом, вспомнила ли она те свои слова через много лет. Сожалела ли она о них, но в тот день они повлияли на герцога Эрколе. К расстройству донны Изабеллы, он пожаловал донне Лукреции те семейные драгоценности, которые не передал через Ипполито во время сговора. Он был очарован не только умом мадонны, но и тем, что она превосходно разбиралась в соколиной охоте, а также успешно перевезла сестру Осанну в Феррару. Анджела восприняла щедрость герцога как доказательство того, что донна Лукреция умеет обращаться с мужчинами. Зато я, оставаясь дочерью своего отца, рассудила, что украшения предоставлялись всего лишь на время, тогда как приданое мадонны, деньги на содержание ее двора, по-прежнему оставались в кованом сундуке в сокровищнице герцога Эрколе, и расставаться он с ними не собирался. Я не сомневалась, что драгоценности были лишь попыткой задобрить невестку, и сама донна Лукреция тоже так думала. Я поняла это, заметив, как она иронично скривила губы, примеряя их перед зеркалом.

– Какая лицемерка эта Изабелла! – воскликнула Анджела, когда мы остались с ней вдвоем в нашей комнате. – Ты знаешь, что ее старший сын должен обручиться с Луизой?

– Луизой?

О чем она? Я надеялась перевести разговор на Джулио, раз мы опять затронули семейство Эсте со всеми их недостатками, но Анджела свернула в сторону, подняв новый, абсолютно не относящийся к делу вопрос. Сын Изабеллы ведь был еще совсем ребенок.

– Да, Луизой. Дочерью Чезаре.

Разумеется, у девочки должно быть имя. Я и раньше слышала его, только не хотела знать ни имени его дочери, ни имени его жены. Господа из окружения Чезаре, сопровождавшие нас в Феррару, не уехали домой, а остались на карнавал, как я убеждала себя. Но если бы дело обстояло так, то герцог отослал бы их складывать вещи и разместил в гостиницах или домах зажиточных горожан. Герцог Эрколе проявлял большую скупость в расходах на дом, если только траты не имели отношения к его оркестру, монахиням или стае длинношерстных голубоглазых кошек из Персии, у которых были собственные грумы и маленькие дверцы, вырезанные в нижней части всех дверей в Корте-Веккьо. Фрескам города постоянно угрожали сырость и грибок, однако он запретил разжигать огонь до наступления темноты.

Молодые люди из свиты Чезаре оставались во дворце, ожидая прибытия его жены, принцессы Шарлотты, и ее дочери, а еще потому, что в Ферраре, если ты не улыбаешься и не киваешь венецианцам и не следишь внимательно за императором, ты связываешь свои интересы с Францией. Намеревался ли Чезаре самолично явиться в Феррару, собирался встретить жену в Риме или еще где-то на территории Романьи, никто не знал.

– Ясно, – кивнула я.

Шарлотта д’Альбре, по слухам, одна из самых красивых женщин Франции, двоюродная сестра королевы, была добродетельна и предана мужу, хотя он и четырех месяцев не провел рядом с ней после свадьбы.