Мэри Х.К. Чой - Личное дело

Но преуспеть в этом мне не грозило. Мне было далеко до Честера, Зефа, Ли Хинонеса, Донди Уайта или более поздних творческих чуваков типа Реаса или Коуза, но смотреть на этого дилетанта Крузо пытке подобно. Самоуверенный до одури. Я с ненавистью наблюдаю за тем, как он отказывается снять с лица бандану или рассказать, что означают буквы ACDB (это значит all-city dickbags – придурки, которые размалевали своими именами все стены в городе). А ведь это я придумал, когда мы накурились в хлам в пиццерии «Розарио» на Орчард-стрит, так что можете себе представить, насколько серьезен я тогда был.

Когда видишь, что успех нисколько не зависит от таланта, то руки опускаются. Взять хоть Дэниель Долтон. Ее мама Оливер была моделью и прославилась в девяностые своей бритой головой с татуировкой кобры. Открыла скейтерский магазин на Кросби-стрит, где мы с друзьями частенько зависали. Мы с Дэниель учились в разных школах (Дэниель Долтон ходила в Долтонскую школу, само собой), но иногда пересекались, перекидывались парой фраз, но ровно до того момента, как ее номинировали на «Оскар» за короткометражку, которую она сняла на дерьмовый видеорегистратор. Иронично, да? А между тем денег у них и так немерено: семье ее папаши принадлежит то самое изогнутое здание цвета слоновой кости в Мидтауне.

Видели бы вы мое лицо, когда она проиграла японке, снявшей фильм о том, как люди живут в старом доме, где все хозяйство ведут роботы. Меня прямо раздувало от злорадства. Вот тебе и «золотые» детки, которым все покупают богатенькие родители.

Будь у меня полное обеспечение и родительская поддержка, чтобы заниматься «искусством», я бы уже наклепал столько скульптур в «современном» стиле, или как это называется, когда подбираешь на улице всякую фигню и пропихиваешь в галерею «Уайт Бокс». Через пару лет награды бы у меня из ушей лезли.

Не то чтобы я именно этим хотел заниматься. На самом деле, у меня ровным счетом ноль идей, в каком направлении двигаться. Помню, школьный психолог мисс Миранда спрашивала об этом на второй год учебы в старших классах. Смотрела так участливо, склонив голову набок, и легонько касалась моей руки, когда хотела подчеркнуть основные моменты. А я слышал только белый шум. Она ждала, что во мне прорастут зарытые глубоко семена желаний или что внезапно воспрянут какие-то надежды, но в голове у меня только пульсировала точка. И по сей день я понятия не имею, что в этой жизни нравится мне больше всего. Мне по вкусу все в равной мере, но постепенно этих вещей становится так много, что я уже не могу их вынести и теряю интерес ко всему разом. Когда речь заходит о том, чтобы выбрать что-то одно и посвятить этому всю оставшуюся жизнь, возникает ощущение, словно у меня отказала какая-то мышца. Как будто я светлячок, разучившийся зажигать свет в своей заднице.

– А если забыть о деньгах, чем бы ты мог заниматься даже бесплатно? – спросила она, когда я уже уходил.

Ага, конечно. Как будто кто-то хочет работать забесплатно.

В магазин один за другим заходят постоянные покупатели. Я всегда пытаюсь определить, кто они такие, судя по дутым курткам, шапкам и шарфам. Чаще всего я угадываю верно, по покупкам всегда становится понятно. Парень пакистанской наружности с рыжеволосой женой кивает мне, как бы давая понять, что мы с ним в одной команде. Он неизменно покупает две поллитровки пива «Бекс» в восемь утра, но только по вторникам, когда приходит без жены. Темнокожая веганша с кольцом в носу, которая зимой и летом практически живет на одном кокосовом мороженом. И кудрявая девчонка в очках – единственный человек, с которым Густо не прочь поздороваться, – берет сигареты и молоко, но только время от времени. Есть один старик, который таскает замороженные обеды «Эми», но не больше одной упаковки за раз. И бородатый мужик с ярко-голубыми глазами и черной тележкой, который набирает так много реально нужных продуктов, что меня подмывает сказать ему, что через четыре дома от нас есть супермаркет. Я знаю имена только нескольких из них, а они, зуб даю, не знают моего. Наверное, должно быть специальное слово для всего этого. Этой особой городской близости между людьми, когда вы знаете мельчайшие детали их рутины, привычек, манеры одеваться, но ничего больше.

Я иногда вижу, как мистер Ким делает скидку корейцам. Ничего необычного, вот только он никогда не уступает тому пареньку, который говорит по-корейски, низко склоняет голову и все такое, и я клянусь, причиной тому всего лишь татуировки и тоннели в ушах.

– Все нормально? – спрашивает мистер Ким, прежде чем уйти назад в кабинет где-то около часу ночи. Я киваю. Обычно он остается в офисе или уходит домой спать, но не предупреждает меня об уходе. Я вынужден вести себя так, словно он постоянно за мной следит. И правильно. Я бы тоже так делал, будь я начальником. Я включаю стоящий у моих ног обогреватель, потому что именно сейчас начинается все веселье.

Три часа. Я покупаю орешки макадамия в шоколаде: это мне на день рождения. Потом строю привлекающую внимание пирамиду из сезонных конфет в форме сердечек у входа в магазин. Завтра в это же время мне придется делать на них пятидесятипроцентную скидку. Мелькает мысль, что надо бы подарить одну маме. Но в целом я считаю, что мое рождение отменило для нее Валентинов день, вот почему сыновья – это та еще ерунда.

Алисе, которая записана у меня в телефоне «Алиса (Тиндер)», я ничего не буду дарить. Она единственная, с кем я встречаюсь более-менее регулярно, но я понял, что это ни к чему не приведет, когда она вернула мне бутылку красного вина, которое заказала в кафе после первого свидания. Прикиньте. Однажды она проговорилась, что ненавидит цветы и младенцев. Разве можно ненавидеть младенцев? Это же таинственные крохотные внеземные создания, пахнущие пудровым счастьем.

Время еле ползет, а в пять утра как будто замирает, и я слышу монотонный писк в ушах. Раньше думал, что этот звон в ушах – побочный эффект от частого прослушивания слишком громкой музыки в наушниках, пока Миггс не сказал, что это звук крови, текущей по телу. Видимо, мы способны слышать, как бежит наша собственная кровь и как органы трутся друг о друга. Звук крови выше, чем звук внутренностей, и все это просто сносит мне крышу. Думать о том, что происходит в моей голове, пока я думаю о том, что происходит в моей голове, – это последнее, о чем хочется размышлять, оставшись наедине с собой. Черт, терпеть не могу оставаться в одиночестве.

Нужно, чтобы что-нибудь случилось.

Хоть что-то.

Я щелкаю резинкой по запястью.

Сильнее.

Потом в определенном ритме.

С днем рож-день-я ме-ня.

В версии Стиви Уандера она повеселее.

С днем рож-день-я ме-ня.