Эрих Нефф - Опера Цюаньшан

– Где продают грибы шиитаке? – спросила она у продавца за ближайшим прилавком.

Тот в ответ махнул рукой.

– В самом конце, возле прилавка с капустой бок-чой.

Грибами торговала старая седая китаянка в поношенной крестьянской одежде. Она брала грибы из корзины прямо руками и складывала их в мятый бумажный пакет. При этом она что-то бормотала себе под нос, но едва слышно, слов было почти не разобрать. У неё были тёмные пальцы, и Энн задумалась, а когда в последний раз эта старая женщина мыла руки?

Энн вспомнила свою бабушку, на которую эта старая женщина была совсем не похожа. Вей-Минь Пен принимала участие в Великом Походе и была близко знакома с Председателем Мао. Может быть даже очень близко. И какова в этом случае истинная родословная девочки Сань-Сань? Бабка была суровой женщиной, с низким, почти мужским голосом; держалась всегда по-военному строго и другим членам семьи спуску не давала. Но теперь, будучи в Америке и вспоминая свою прежнюю жизнь в Китае, Энн поняла, что бабушке действительно было чем гордиться. Старая седая крестьянка, грязными руками копающаяся в корзине с грибами, была как живое напоминание о том, какой была жизнь простых людей до Мао. Председатель Мао был прав во всём. Ну, за исключением культурной революции.

Энн вдруг подумала о себе самой. Вот она, пришла на рынок за деликатесами, чтобы ублажить нелюбимого мужа вкусной едой. Чем она лучше этой старой женщины в простой крестьянской одежде? Да, душа её противится такой жизни, но что с того?

Когда Энн вернулась в прачечную, новых посетителей там не было. Прачечная не требовала особого присмотра; она была расположена в глухом переулке, случайные люди сюда не заходили. Порой на дню случались вот такие тихие минуты, и тогда у Энн появлялось некое ощущение, похожее на чувство покоя, которое она испытывала в родительском доме, или вроде того чувства умиротворения, когда она из любопытства заглянула в церковь Святой Девы Марии на Грант-авеню. В церкви в тот момент не было службы, и не было других людей. Энн какое-то время посидела на крайней скамье, глядя на мерцающее пламя свечей, тихонько шепча кому-то незримому пожелания, чтобы жизнь переменилась к лучшему. Наверное, такая была у неё молитва.

В семь вечера Энн вышла из-за конторки и заперла дверь офиса. Входную дверь оставила открытой; прачечная работала до десяти. Вечернее время Энн посвящала домашним делам, готовила мужу ужин. Она как раз перемешивала отваренный рис, когда громко хлопнула дверь квартиры. У Энн скрутило желудок, руки как будто налились свинцом – так реагировало тело на появление родного мужа.

– Пахнет вкусно, – сказал Гэри, ввалившись на кухню.

Он уселся за стол, даже не помыв руки, и накинулся на еду, словно голодная собака. Он ел, низко склонившись над тарелкой, его волосы едва не попадали в еду. Энн, конечно, понимала, что Гэри весь день работал, и ему, может, даже некогда было перекусить, но всё же так нельзя. Надо стараться вести себя по-человечески. Хотя, наверное, она слишком много хочет от этого человека. Энн напомнила самой себе, что и в сексуальной жизни Гэри вёл себя точно так же.

Гэри закончил чавкать и откинулся на спинку стула. Слегка покачался на задних ножках, удовлетворённый ужином, вкус которого вряд ли мог оценить по достоинству. Гэри смотрел прямо на Энн, по его лицу блуждала довольная улыбка. Энн, одетая в любимый чёрный свитер и узкую юбку, знала, что привлекает его, но не показала виду. Она взяла чашку с горячим чаем, отпила глоток. Две чайные чашки из тонкого фарфора Гэри унаследовал от отца, и это были единственные по-настоящему красивые вещи из того, чем он владел. Прочие его вещи были сплошной безвкусицей или настоящим уродством. Кухонная мебель и посуда раньше принадлежали благотворительному фонду, ложки, вилки и ножи – военно-морскому флоту США.

Энн подула на чай, чтобы остудить. Гэри посмотрел на часы и засуетился.

– Уже половина восьмого! – воскликнул он.

– И что? – Энн была непонятна причина его внезапного беспокойства.

– Нам пора идти, – сказал Гэри.

– Куда? – Энн смотрела на него с недоумением.

– Ты что, забыла? Заведение Блоссом Вонг. Ты должна там быть сегодня вечером.

У Энн задрожали руки. Она крепче стиснула чашку, чтобы не расплескать горячий чай. Значит, вот так Гэри решил отблагодарить её за прекрасно приготовленный ужин?

Энн знала, что ей следовало сделать. Надо выплеснуть горячий чай прямо Гэри в лицо и уйти из его дома. Прочь, насовсем. Никогда сюда не возвращаться.

Но куда ей идти? Что у неё есть? Немного мелочи, что осталась после похода на рынок…

Гэри смотрел на неё.

Энн молча села, медленно поставила на стол чашку.

Почему бы ей не проявить бабушкин характер и хоть раз поступить наперекор? Что бы тогда произошло? Вряд ли могло быть что-то хуже, чем это…

Энн слышала, как Гэри говорит по телефону на своём ужасном кантонском. «Да, конечно, мадам Вонг. Мы выезжаем прямо сейчас». Он вернулся на кухню, взглянул на Энн, которая безучастно сидела за столом, недовольно бросил:

– Ты ещё не готова? Поторапливайся.

Готова? К чему она должна быть готова? Что ей следует сделать? Накрасить губы алой помадой, как это делают проститутки? Или взять бритву и распороть сбоку юбку до бедра?

Гэри распахнул дверь и ждал её на пороге. Зачем он вообще спросил, готова ли она? Должно быть, просто не знал, что сказать.

Пока они ехали по Стоктон-стрит, Энн смотрела на людей, что шли по улице, стояли возле магазинов. Что они сказали бы о ней, если бы знали, куда она едет сейчас? Что бы подумали её родители?

Гэри вёл машину молча, сосредоточенно глядя на дорогу. Они проехали по Стоктон-стрит, повернули налево, на Буш-стрит. На перекрёстке с Грант-авеню Гэри остановился на красный. Вокруг была многолюдная толчея. Обитатели китайского квартала, туристы. Люди ходили по магазинам и ресторанам, и все выглядели беззаботными и очень счастливыми.

Пикапу Гэри едва хватило места, чтобы протиснуться по Квинси; он припарковался в дальнем конце переулка. Энн вышла из машины, посмотрела по сторонам. Ужасное место. Старые, ветшающие здания, выщербленные кирпичные стены. Ни одного магазина, ни одного прохожего на улице. Только наглухо закрытые двери.

Энн посмотрела на чёрную лакированную доску, на которой золочёными иероглифами было написано: «Дом упоительной гармонии». За спиной зарычал мотор пикапа; Гэри уезжал прочь, бросая её одну в этом мрачном переулке. Энн побежала было вслед за машиной, споткнулась, встала посреди дороги. Затем повернулась и побрела обратно, к дверям заведения мадам Вонг.

Помедлив, Энн подняла руку и постучала. В двери открылось маленькое окошечко, и на Энн уставился пристально глядящий глаз.