Мерседес Рон - Моя вина

– Звони, а не то будет плохо, – потребовал я, думая о том, какова будет реакция моего отца, если он узнает, что случилось этой ночью. Не говоря уже о матери Ноа.

– Что ты собираешься со мной сделать? – сказала она, глядя на меня расширенными зрачками. – Бросишь меня здесь, чтобы кто-нибудь меня изнасиловал? Хотя это ты уже сегодня проделал, – иронично добавила она.

Ладно, я заслужил это, но у нас не было времени.

– Я набираю номер, и будет лучше, если ты ей скажешь то, о чем я тебя попросил, – предупредил я, приложив телефон к уху.

Через несколько секунд на другом конце линии раздался голос Раффаэллы:

– Ноа, ты в порядке?

Она посмотрела на меня, прежде чем ответить.

– Да, – ответила она к моему огромному облегчению, – мы смотрим фильм… мы немного задержимся, – продолжила она, блуждая взглядом по потолку машины.

– Я рада, что ты поехала, дорогая, вот увидишь, тебе понравятся друзья Ника.

Я отвернулся, когда услышал это.

– Уверена, – сказала Ноа, не глядя на меня.

– Увидимся завтра, милая, я люблю тебя.

– И я тебя, пока, – сказала она, после чего я забрал у нее телефон и положил его в карман.

Я обошел машину и сел на водительское сиденье. Нам нужно было подождать, чтобы посмотреть, насколько Ноа устойчива к действию наркотиков.

Я повернулся к ней.

– Мне жарко, – сказала она, закрыв глаза, и я увидел, как пот стекает по ее лбу и шее.

– Это скоро пройдет, – успокоил я ее, надеясь, что мой голос не выдаст моего волнения.

– Каковы последствия этого наркотика? – с трудом спросила она.

Я засомневался на мгновение, прежде чем ответить ей.

– Пот… бросает то в горячий, то в холодный… сонливость… – ответил я, надеясь, что это будут единственные последствия, которые проявятся.

Если у нее начнется рвота или тахикардия, мне придется отвезти ее в больницу, а это плохо закончится.

Щеки ее стали пунцовыми, волосы прилипли ко лбу. Я заметил, что на одном из запястий у нее была резинка.

Я дотянулся до нее и снял. Это было единственное, что я мог сделать, чтобы помочь ей чувствовать себя хоть немного комфортнее.

– Что ты хочешь сделать? – сказала она, и я почувствовал страх в ее голосе.

Я глубоко вздохнул, пытаясь сдержать свои эмоции. Я никогда не поступал так с девушками… и видеть, как Ноа боится, что я сделаю с ней что-то, было как удар под дых.

Этот ребенок всего за несколько часов вымотал меня полностью.

– Помочь тебе, – ответил я, подхватив ее длинные, разных оттенков волосы в хвост и закрепив его на макушке.

– Для этого тебе пришлось бы исчезнуть, – ответила она, растягивая слова.

Я не мог не улыбнуться. У этой девушки было больше мужества, чем у любой другой, которую я когда-либо знал. Она не думала о том, с кем она связывается.

Я вспомнил ее выражение лица после того, как она ударила меня. Это было неожиданно. Давно меня никто не бил.

Я взял ее правую руку и увидел, как опухли костяшки ее пальцев. Она должна была ударить меня со всей силы, чтобы так разбить себе руку. Я почувствовал жалость к ней. И вдруг представил себе, как учу ее правильно наносить удары.

Я смотрел на нее с беспокойством. Теперь, когда волосы не закрывали ее лица, я мог ее рассмотреть. Красивая шея, высокие скулы с тысячами веснушек. Я улыбнулся. Ее длинные ресницы отбрасывали тень на щеки. Мое внимание привлекла маленькая татуировка чуть ниже левого уха, на верхней части шеи.

Это был узел в виде восьмерки.

Я перевел взгляд на свою руку, на которой три с половиной года назад вытатуировал такой же узел. Это идеальный узел, один из самых крепких. Он означает нерушимость, при условии, что правильно сплетен. Я удивился: ее образ вообще не вязался с татуировками. Одним пальцем погладив ее татушку, я почувствовал, как мы оба покрылись гусиной кожей.

Ноа беспокойно задвигалась, и я почувствовал какое-то странное волнение внутри.

Я повернулся к рулю и завел машину. К счастью, у меня не было времени выпить больше, чем рюмку текилы и бокал пива, так что я благополучно поехал домой.

Как обычно, свет снаружи дома был включен. Было два часа ночи, я молился, чтобы наши родители уже спали. Ноа была совершенно не в себе, и я не мог допустить, чтобы отец нас увидел.

Я припарковал машину, вышел, стараясь не шуметь. Осторожно вытащил Ноа из машины, взяв ее на руки. Она вся горела. Если ее будет сильно лихорадить, мне придется поднять тревогу. Это меня беспокоило.

– Где мы? – спросила она так тихо, что я едва расслышал ее.

– Дома, – ответил я, пытаясь открыть дверь, держа ее на руках.

Внутри было темно, за исключением света от маленькой лампы на одном из столиков в зале. С тех пор как Раффаэлла переехала к нам, она всегда оставляла включенным на ночь один из светильников.

Я поднялся по лестнице с Ноa на руках и вздохнул с облегчением, когда добрался до ее комнаты. Внутри было совершенно темно. Ее руки крепко обвивали мою шею.

Она была в сознании. Я подошел к кровати, чтобы уложить ее.

– Нет, – сказала она испуганным голосом.

– Спокойно, – ответил я, поразившись как крепко она держала меня.

– Не оставляй меня… Я боюсь, – попросила она.

Я почувствовал тревогу в ее голосе. Странно, что она хотела остаться со мной. Я считал, что она боится меня.

– Ноа, ты у себя в комнате, – сказал я, садясь на кровати и держа ее на своих коленях.

Это было так волнительно…

Потом она открыла глаза и посмотрела на меня в ужасе.

– Свет… – проговорила она с трудом.

Я удивленно посмотрел на нее. Не было никакого света.

– Включи, – умоляюще сказала она.

Я смотрел на нее несколько секунд и понял, что она боится не меня, не эффекта от наркотиков, не того, что она едва могла двигаться. Она боялась темноты.

– Ты боишься темноты? – спросил я, перегнувшись через нее, зажигая ночник.

Ее тело мгновенно расслабилось.

Эта девушка казалась такой необычной. Я встал и уложил ее на подушки.

Ее дыхание было в норме, и я был благодарен судьбе за то, что Ноа оказалась сильной девочкой.

– Убирайся из моей комнаты, – приказала она.

И именно так я и поступил.

Думаю, это была самая разумная вещь, которую я сделал за эту ночь.

Когда я утром открыла глаза, мне было очень плохо. Впервые в жизни меня беспокоил свет. Жутко болела голова, и чувствовала я себя очень странно. Трудно объяснить свое состояние – как будто я ощущала каждое движение, которое происходило внутри моего тела. Это очень раздражало. Мучила жажда, горло пересохло так, как будто я не пила больше недели.

С трудом дошла я до ванной и посмотрела на себя в зеркало.

Боже мой, какой ужас! Мое тело дрожало. Глаза были опухшими, а волосы стянуты в плохо собранный хвост. Я не помнила, что собирала волосы. Это меня удивило.