Биби Истон - Рок-звезда

Мы с Гансом так и остались стоять, пригвожденные к месту, и только моргали друг на друга.

– Господи, черт побери, – прошептала я.

Ямочки на щеках Ганса стали глубже.

– Ты сейчас выглядишь, как абсолютная фанатка.

– Да блин! Это же «Love Like Winter»! – выдохнула я, указывая на открытую дверь. Потом я в изумлении взглянула на свою руку, в восторге поворачивая ее во все стороны. – И они касались меня!

Ганс хохотнул, глядя на мои восторги.

– Ну, они тоже обычные люди.

Я подняла руку.

– Нет. Они «Love Like Winter». А ты закрой рот.

Ганс приподнял бровь, улыбнулся и в самом деле замолчал.

Я с улыбкой продолжала глядеть на свою руку. А потом, взяв фломастер, которым они писали, сняла колпачок и протянула его Гансу.

– Можешь тоже тут расписаться?

Ганс округлил глаза.

– Убери это.

– Я серьезно. Ты тоже будешь таким же знаменитым. Я точно знаю. И я хочу, чтобы у меня был твой самый первый автограф.

После дальнейших препирательств Ганс наконец взял маркер. Я перевернула руку, чтобы найти пустое место, и затаила дыхание, когда он обхватил мое запястье. Я думала, привыкну ли когда-нибудь к его прикосновениям. К отчаянному стуку забытых воспоминаний из прошлой жизни по бетонному полу моего подсознания.

«Тук, тук, тук» , – слышали мои уши.

«Тук, тук, тук» , – чувствовали мои кости.

Когда Ганс выпустил мою руку, я поглядела на результат его трудов. Только там, где должна была быть подпись, было написано несколько цифр.

Номер телефона.

Подняв глаза, я встретилась с Гансом взглядом. Его грудь вздымалась, и он прикусил щеку. Он напомнил мне малыша, ожидающего наказания. Милого, щедрого, убойно сексуального двухметрового младенца с пятичасовой щетиной и покрытыми тату руками.

Который только что сделал то, что нельзя было делать.

– Милый, мне кажется, кто-то должен научить тебя давать автографы. Дай-ка сюда, – пошутила я, стараясь разрядить ситуацию, и щелкнула пальцами, показывая на маркер в его руках.

Ганс отдал его мне, не говоря ни слова, и закусил губу, когда я взяла его за запястье.

Через пять секунд, когда я подняла руку и показала ему свой шедевр, он заржал в голос.

– Ты что, серьезно?

– Ой, погоди-ка, – сказала я, быстро добавляя буквы ГДЧ внутри контура пятисантиметрового члена, который только что изобразила. – Вот так.

– Думаешь, такой автограф лучше? – спросил Ганс, осторожно вытягивая маркер у меня из руки.

Ухмыльнувшись, я кивнула.

– Тогда ладно, – пожал он плечами. – Наверное, мне стоит попрактиковаться, – и Ганс поймал меня за руку, прежде чем я успела ее отдернуть.

– Нет! – завизжала я, пытаясь вырваться, но было поздно. Меня поймали.

Когда Ганс подступил ко мне с фломастером, я, сменив тактику, попыталась выхватить его у Ганса из рук.

Но он только смеялся, перекидывал маркер из руки в руку и дразнил меня, пока наконец просто не поднял эту чертову штуку так высоко над головой, что я не могла дотянуться до нее, даже подпрыгнув.

Я раздраженно фыркнула. Когда в совершенно других обстоятельствах Рыцарь скручивал меня или прижимал к полу, я научилась отлично выскальзывать и выворачиваться, чтобы освободиться.

Фыркнув еще раз, я развернулась, пытаясь высвободить руку из хватки Ганса, как делала тогда с Рыцарем. Но в ту секунду, когда я прижалась к Гансу спиной, мои мышцы обмякли, и схватка была проиграна. Я повисла, прижавшись к груди Ганса, а он притянул меня к себе, обхватил поперек туловища ручищей с зажатым в ней маркером и положил подбородок мне на макушку.

Ганс снова держал меня в руках.

Моя кровеносная система переполнилась дофамином.

Глаза закатились.

С самого утра я помирала по еще одному объятию. Мне так хотелось снова ощутить руки Ганса вокруг себя, даже больше, чем увидеть этот его знаменитый член. А это кое-что значило.

Закрыв глаза, я затаила дыхание, надеясь, что смогу остановить время. Может быть, я смогу навсегда остаться в этом пространстве между двумя вздохами.

Я не дышала, когда Ганс разжал хватку на моем запястье и ласково погладил кожу под своей ладонью. Я не дышала, когда подняла свою правую руку и вытащила маркер из его правой руки. И приоткрыла только один глаз, когда писала свой номер телефона поверх его татуировок, хотя мои легкие уже пылали в груди, как два костра.

Я не дышала до тех пор, пока до нас, знаменуя мой провал, не донеслись сквозь стены первые аккорды первой песни «Love Like Winter».

Мне не удалось остановить время. Все, чего я добилась, так это кислородного голодания в попытке вручить свое сердце очередному недоступному мне парню.

«Дура, дура, идиотка».

Вздохнув, я высвободилась из объятий Ганса и положила черный маркер обратно на кофейный столик в гримерке. Снова натянула свою самую восторженную улыбку. Обернулась и спросила:

– Ну что, пойдем смотреть концерт?

Ганс повел меня узкими коридорами, и мы пришли к тяжелой серой двери. Я увидела, как она буквально дрожит в резонанс тому, что раздается с другой ее стороны. Обернувшись ко мне со своей улыбкой и ямочками, Ганс распахнул дверь, и на нас обрушился поток радостного шума.

Мы вышли в зал собора слева от сцены как раз когда «Love Like Winter» заканчивали первую песню. Толпа оглушила меня своими восторгами, и я направилась к бару. Если уж мне придется целый час стоять рядом с Гансом Оппенгеймером в этом море шевелящихся тел, пота и одиночества, мне, на фиг, нужно выпить.

Чего-то крепкого.

Я заказала два виски с колой, раздраженно приподняв свой браслет, как будто мне совершенно очевидно было не семнадцать. Когда я уже протягивала карточку для оплаты, подлетевший Ганс шлепнул на стойку двадцатку. По-хорошему, мне надо было отказаться или хотя бы предложить вернуть ему деньги. В конце концов, он и так весь день платил за нас обоих, но я была совсем на мели. Я не работала со времени аварии и жила на то, что умудрилась сохранить из своих выигрышей на гонках.

«Спасибо» , – беззвучно сказала я, присоединяясь к Гансу у края толпы. Шум был слишком сильным, чтобы пытаться разговаривать.

Старые деревянные полы тряслись и дрожали у нас под ногами, потому что на них подпрыгивали вокруг нас сотни человеческих тел. Улыбнувшись, Ганс протянул мне коричневый напиток с шапкой пены.

«На здоровье» , – ответил он.

«Что? – сказала я, только чтобы что-то сказать. – Я тебя не слышу».

Ганс улыбнулся моей бестолковости и поднес руки ко рту. «На-а-а-а здо-о-о-ро-о-о-овье» , – прокричал он, выделяя каждую букву.

Нахмурив брови, я пожала плечами. Потом помахала рукой туда-сюда между своим ухом и группой на сцене. «Слишком громко. Скажи еще раз». Отхлебнув свой напиток, чтобы спрятать дурацкую девчачью улыбку, я захлопала ресницами в сторону Ганса.