Пенни Джордан - Долина счастья

– Позже этот договор был нарушен, – язвительно напомнила ему Фелисити. – Так же как твой предок нарушил обещание, данное мавританской принцессе, украденной им.

– Я советую тебе тратить больше времени на проверку своих умозаключений.

Не позволив Флис продолжить, Видаль вышел из машины и так быстро подошел к дверце пассажирского сиденья, что у Флис просто не хватило времени открыть ее самостоятельно. Проигнорировав его протянутую руку, девушка вышла из машины, твердо решив ни за что не поддаваться впечатлению, которое оказало на нее это место. Ей следует думать о трагической судьбе своей матери.

Пугали ли молодую англичанку надменность и презрение, с которыми этот дом глядел на тех, кто не жил в нем, но хотел войти? Мать Фелисити с любовью вспоминала о своей жизни в Испании, несмотря на все те несчастья, которые та ей принесла. Она была нанята родителями Видаля в качестве гувернантки, чтобы помочь ему с английским языком во время летних каникул. И она всегда признавалась Флис, что ей нравился этот маленький мальчик.

Может быть, именно в этом доме мать Фелисити впервые встретила и полюбила мужчину, который стал отцом Флис? Может быть, она увидела этого красивого испанца во внутреннем дворике? Отец был красив, конечно, но недостаточно силен, чтобы бороться за ее мать и любовь, в которой он клялся, напомнила себе Флис, чтобы не позволить романтической обстановке сбить ее с толку.

Фелисити знала, что ее мама недолго гостила в этом доме в Гранаде, так как основную часть времени она проводила в поместье, которое являлось фамильным гнездом родителей Видаля. Мысль о том, что должна была переживать мать, вызвала чувство дикой боли в груди Флис, словно стальные пальцы сжимали ей сердце – пальцы такие же длинные и сильные, как у Видаля. «Он внес немалый вклад в историю унижений и мучений моей матери», – с горечью подумала Флис, отвернувшись от Видаля, и тут же оступилась. Она подвернула лодыжку, потеряв равновесие.

Мгновенно яркий солнечный свет, прежде ослепляющий девушку, загородил Видаль – он бросился вперед, чтобы удержать ее от падения. Каждой клеточкой своего тела Фелисити хотела избавиться от его прикосновения и продемонстрировать ему, насколько ей это неприятно. Видаль, в свою очередь, не без отвращения быстро отпустил Флис, будто, прикасаясь к ней, он мог испачкаться. Ярость и гнев мгновенно запылали в душе Фелисити, но ей ничего не оставалось, кроме как повернуться спиной к Видалю. Она оказалась в ловушке – причем это касалось не только особняка, в котором она не желала оставаться. Флис была заключена в ловушку своим прошлым и той ролью, которую в старой истории сыграл Видаль. Мавры окружали свои города и дома крепостными стенами. Презрение и ненависть Видаля заточили Фелисити в крепость без права освобождения.

Следуя за ним, Флис зашла в дом, к которому вела резная, тщательно отполированная лестница из дерева.

На выкрашенных в белый цвет стенах висели портреты – строгие, одетые в мундиры или роскошные костюмы испанские аристократы смотрели на Фелисити из позолоченных рам. Флис заметила, что ни один из них не улыбался. Более того, герцоги де Фуэнтуалва смотрели на мир с презрением и надменностью – точно так же, как их потомок, Видаль.

Из-за открывшейся двери вышла полная женщина бальзаковского возраста с пронзительным оценивающим взглядом. Несмотря на то что она была скромно одета, чего Флис никак не могла ожидать от матери Видаля, женщина всем своим видом демонстрировала свое превосходство и непоколебимую уверенность в том, что она поступает правильно.

Фелисити поняла, что ошиблась, только когда Видаль сказал:

– Позволь представить тебе Розу, главную по хозяйству в нашем доме. Она проводит тебя в твою комнату.

Экономка подошла к Флис, окинула ее по-прежнему оценивающим взглядом, а затем, игнорируя девушку, повернулась к Видалю и сказала на испанском языке:

– Ее мать была очень воспитанной, эта же ведет себя как дикий, совершенно не прирученный сокол.

Глаза Фелисити заблестели от злости.

– Я говорю по-испански, – заявила она. Флис трясло от гнева и обиды. – И нет такой приманки и такого ловчего, которые смогли бы заманить меня в чьи-либо сети.

Она успела заметить ответную вспышку враждебности во взгляде Видаля, а потом развернулась, чтобы подняться по лестнице вместе со следующей за ней Розой.

Дойдя до первой лестничной площадки, Роза нарушила неловкую тишину, сказав резким голосом:

– Так, значит, вы говорите по-испански?

– А что, не должна? – с вызовом бросила Флис. – Пусть Видаль думает что угодно, у него нет права запрещать мне разговаривать на родном языке моего отца.

Без сомнения, Фелисити не собиралась признаваться Розе или кому-либо еще в этом доме, что для осуществления давней подростковой мечты встретиться когда-нибудь с отцом она тайно копила карманные деньги для занятий испанским языком. Тайно, так как Флис подозревала, что мама не одобрит подобное рвение. С раннего детства Фелисити прекрасно понимала, что маму пугают ее попытки узнать что-либо об испанских корнях. Чтобы не расстраивать маму, девочка старалась скрывать, как сильно она интересуется не только отцом, но и самой страной. Аннабель была мягким человеком, ненавидевшим конфликты и споры. Флис очень ее любила и не желала причинять ей боль.

– Знаете, вы не унаследовали характер ни одного из родителей, – продолжала прямолинейная Роза. – Я бы не советовала вам мериться силами с Видалем.

Флис остановилась и повернулась к экономке. Она немедленно напряглась. Ей была противна сама мысль о том, что, возможно, придется позволить Видалю контролировать какую-то сторону ее жизни.

– Видаль не может влиять на меня, – с негодованием отрезала Фелисити, – и никогда не сможет.

Внимание Флис привлекло движение в холле. Она посмотрела вниз и увидела Видаля. Должно быть, он слышал ее слова, о чем, без сомнения, свидетельствовал его мрачный взгляд. Видаль, вероятно, желал оказывать влияние на Флис. Если бы это было в его силах, он запретил бы ей ехать в Испанию – точно так же, как раньше не позволял Фелисити общаться с отцом.

Вспоминая, она представляла Видаля стоящим в ее спальне – комнате, которая была ее личным раем, – с письмом в руках, которое она отправила отцу несколько недель назад. Письмо, которое он вскрыл. Письмо с откровениями, родившимися в самых глубинах девичьего сердца и посвященными отцу, с которым она так хотела познакомиться. Все нежные, распускающиеся, словно бутоны, чувства, которые Фелисити начала испытывать к Видалю, разрушились в один момент и превратились в горечь и злость.

– Флис, дорогая, ты должна пообещать мне, что больше не будешь пытаться общаться со своим отцом, – молила мать со слезами на глазах после того, как Видаль вернулся в Испанию и они снова остались вдвоем.