Элизабет Беверли - Щедрый дар

– Кажется, вы забыли кое-что рассказать о себе.

Он улыбнулся, не позволив ей подняться, лишь крепче обнял ее за талию и прижал к себе. Его дыхание тоже не успело восстановиться, голос прозвучал очень тихо:

– Матушка заставляла меня брать уроки котиль она, когда я учился в средней школе. Я ненавидел их, но лишь до тех пор, пока не обнаружил, что умение танцевать добавляет немало очков в глазах девочек. Умение танцевать танго увеличило их еще, кажется, в тысячу раз.

– Теперь я вижу, как это работает в пользу мужчин.

Он по-прежнему не давал ей подняться, ей по-прежнему не было до этого дела. На какое-то бесконечно долгое мгновение показалось, будто он уже склоняется над ней, губы уже совсем близки к ее губам, словно он и вправду хочет…

Она закрыла глаза, и на ничтожную долю секунды ей показалось прикосновение его губ к своим.

Но когда она открыла глаза, он уже поднимал ее, чтобы она могла наконец встать прямо. И Грейси сказала себе, что это лишь плод воображения.

Толпа исчезла, унесенная новой мелодией, новым танцем и новым моментом времени, навсегда сменившим ушедшие минуты. Но Грейси все еще была не в силах окончательно отпустить это мгновение. Их пальцы все еще сплетались, ее рука все еще обнимала его шею, он по-прежнему прижимал свою ладонь к ее спине. И, хотя уже давно перестали двигаться, она никак не могла успокоить дыхание, заставить себя двинуться с места, даже пошевелиться.

Но казалось, он тоже не мог. Его дыхание было таким же прерывистым, как ее, он так же стоял, замерев на месте. И поцелуй, существовавший, возможно, лишь в ее воображении или не существовавший, занимал все ее мысли. Она не знала, что делать дальше, как реагировать, даже когда он медленно наклонился, приблизившись к ее лицу. На этот раз ошибиться в его намерениях было невозможно. Она не знала, как вести себя, лишь до тех пор, пока его уста не окутали своим теплом ее губы. С этой секунды она точно знала, что делать дальше. И ответила на его поцелуй.

Прикосновение его губ было необыкновенным, в нем сочетались робкая мольба и настойчивое требование, нежность и твердость, мягкость и решительность. Он целовал так, словно делал это миллион раз и одновременно никогда прежде не касался ее губ. Он точно знал, какое впечатление производит на нее, однако не был уверен, как она воспримет его действия. Одной рукой Грейси по-прежнему обнимала его шею, а пальцы другой руки уже с наслаждением пробирались в волосы. Прошло так много времени с тех пор, как она последний раз чувствовала мужчину так близко, так давно не позволяла себе раствориться в ощущениях двух тел, жаждущих слиться воедино. Как же она не хотела, чтобы это закончилось. Хотела остаться в этом мгновении, с этим человеком. Навсегда.

К тому моменту, когда он отстранился, у нее в голове все перепуталось, она смогла лишь вымолвить первое, что взбрело на ум:

– А мне казалось, что я вам не нравлюсь.

Он вдохнул запах ее кожи, едва коснувшись плавного изгиба шеи.

– О нет, ты мне очень нравишься.

– Ты же думаешь, что я воспользовалась твоим отцом.

Он нежно прикусил мочку ее уха. Грейси держалась изо всех сил, чтобы не лишиться чувств.

– Я вовсе так не думаю.

– С каких это пор?

Вместо ответа, он стал нежно касаться губами ее шеи, подбородка, скул и висков. Она испугалась, что окончательно растает, превратившись в ничтожную лужицу павшего женского достоинства у его ног. Он вдруг встал и выпрямился, снова вовлекая ее в танец, будто ничего не произошло.

Действительно ничего, за исключением того, что Земля, кажется, изменила свой ход, а вместе с ним перевернулась и вся жизнь Грейси.

Всему виной чертово платье. Именно об этом твердил себе Гаррисон всю дорогу, пока они, сидя на противоположных сторонах, ехали в такси, которое мчало их вдоль Гамильтон-авеню по направлению к отелю. Кто-то где-то наложил на это платье заклятие, и оно превращает мужской мозг в бесполезное желе, если подойти ближе, чем на пятнадцать футов. А если это платье оказалось на ком-то, вроде Грейси, с нежной, светлой кожей, шелковистыми волосами и глазами столь темными и глубокими, что мужчина может легко и надолго в них затеряться… Удивительно, что на танцполе он лишь поцеловал ее, ничего более.

Но он поцеловал ее. И сказал, что она ему нравится. Очень нравится. Но он не в состоянии ответить на ее вопрос «с каких пор?». Вероятно, потому, что сам не знал, с каких пор.

Когда это произошло? Сегодня, в камере хранения? Вчера, на бейсболе? На фондовой бирже? Он искренне не знал. Но понял, что глубоко ошибался в отношении ее. Она действительно была другом отцу, только другом. Она действительно честный порядочный человек. Девушка, живущая по соседству.

Ему оставалось определиться, что делать дальше. Почти с самого первого момента их встречи он постоянно подозревал ее, при этом она его привлекала. Ему хотелось разоблачить ее как мошенницу и одновременно заняться с ней сексом. Он был уверен, что ее рассказы об отце до последнего слова ложь, и именно от нее узнал то, чего не знал прежде.

Черт возьми, неудивительно, что он не знал, как ему быть дальше.

«Итак, подведем итоги», – решил он.

Ему нравится Грейси, и он хочет ее. Она ответила на его поцелуй в танцзале, и она тоже хочет его.

Ну и почему не сделать то, что он делает всегда, когда его женщина привлекает и влечение это взаимное. Следовательно, вернувшись в отель, они могли бы выпить по стаканчику чего-нибудь горячительного и отправиться в постель наслаждаться друг другом. Ничего ужасного, ничего постыдного, приятное времяпрепровождение. Свидание, подобное прочим его свиданиям. Возможно, обстоятельства, при которых они встретились, несколько необычные, но остальное, как всегда. Мужчина, женщина. Гормоны, феромоны. Прелюдии, основное действие и снова ласки. Он делал это миллион раз, миллионами разных способов, с миллионом разных женщин. В чем проблема?

Он снова взглянул на Грейси. Она смотрела в окно. Мимо проносились уличные огни, то освещая ее лицо, отбрасывая блики, то, исчезая вдали, оставляли лицо в тени. Свет, тень, и снова свет, и снова тень. Может, проблема именно в этом. Все это время он старался сосредоточиться только на ее темной стороне. А теперь увидел свет. И, черт возьми, временами уже сомневался, а есть ли что-то светлое в нем самом. Что, если его темная сторона смешается со светлой стороной Грейси? Возникнет ли равновесие, гармония между ними? Или они попросту сольются, и все вокруг станет серым и однообразным?

Она вдруг повернулась и посмотрела на него, будто он спросил вслух. Она была просто прекрасна, и когда ее освещали яркие блики, и когда ласково скрывала тень. Он безумно хотел ее, но не знал, какие могут быть последствия близости. И это странно и непривычно, потому что прежде его никогда не волновали последствия.