Андреа Кремер - Невидимый

Отчасти я не считаю себя вправе упрекать ее в том, что она не следит, успеваю ли я за ней. Я же не была такой уж идеальной ученицей. Вместо того чтобы подпустить к себе людей, которые могли бы мне помочь в моем деле, я их отталкивала. Как бы я ни оправдывала принятые мной решения и несанкционированный Милли поиск заклятий, считая это необходимым для разрешения головоломки, которую являет собой проклятие Стивена, я знаю, что это тоже ложь. Просто еще один способ избежать того, что я боюсь больше магии или проклятий: доверия к другому человеку. Любви к другому человеку. Потребности в другом человеке.

Обманывать самого себя – худший вид лжи.

Массы людей, оккупировавших дорожку в западной части Центрального парка, образуют затор. Повсюду вокруг меня люди останавливаются, глазея на происходящее на другой стороне улицы. Из карманов появляются телефоны, чтобы рассылать сообщения со скоростью пулеметной очереди или снимать на видео. Тревога посылает в воздух электрический разряд – столь ощутимый, что я почти могу его видеть. Интересно, означает ли это, что теперь мы все прокляты.

– Гляди за Милли в оба, – говорю я Лори. – Не теряй ее из виду.

Полагаясь на то, что он меня услышал, я поднимаюсь на цыпочки, чтобы посмотреть, что происходит. Да, трудно упрекнуть зевак в том, что они не могут оторваться от зрелища.

Я напрягаюсь, потому что Лори тихонько дергает меня за руку.

– Все еще наблюдаю за ней, клянусь, – уверяет он. – Но что случилось?

– Парк закрывают.

Я смотрю, как, сверкая мигалками, появляются полицейские машины. Полиция Нью-Йорка устраивает баррикады, перекрывая все движение – включая пешеходное, – идущее через Центральный парк. Металлические подковы стучат по тротуару, оповещая о прибытии конной полиции, которая преграждает путь наиболее любопытным зевакам, которые подошли совсем близко.

Лори ведет меня вперед. Я напряженно вслушиваюсь, и, по мере того как я слышу прилив паники в голосах других наблюдателей, мне становится трудно дышать.

– Весь парк? Нет. Разве так можно? Серьезно? Вот прямо весь парк?

– Шесть человек? Я слышал – двадцать!

– Хоть бы не было еще одного теракта. Только не это.

– И правильно – ее нужно просто застрелить. Нельзя, чтобы мерзавцы отсюда выбрались. Небось прячутся в лесах.

– Биотерроризм? О господи! Может, пора выбираться из города?

– Все кончилось? Они всех смогли эвакуировать?

Голос, звучащий совсем рядом, вытаскивает меня из гула других голосов.

– Слава богу.

– Что – слава богу? – спрашиваю я брата, который резко тянет меня влево.

– Милли повернула, – отвечает он. – Я больше ни секунды не выдержал бы на этом тротуаре.

Я не знаю, подразумевает ли он людской затор, мешающий нам продвигаться дальше, или этот ужас, со скоростью эпидемии распространяющийся в толпе. В животе у меня осиное гнездо, живое и жалящее.

Я и Стивен. Я и Стивен.

С тех самых пор, как я его встретила, еще до того, как я узнала, что он невидим, все это лето было нашим. Ничего другого. Только мы двое. Как будто мы существовали за пределами мира. Были исключением из правил. Можно было позавидовать тому пространству, которое мы получили, чтобы открывать друг друга.

Когда я получила объяснения причин проклятия от мистера Суинтона и от Милли, я снова вернулась в мир, хотя и некоторым образом измененный. Но в самой глубине все, что произошло с нами, по-прежнему означало: один плюс один равняется нам. Все прочее отошло на периферию.

Максвелл Арбус в течение нескольких часов превратил это «прочее» в главное событие и сделал заложником весь Манхэттен – а как только новости разнеслись по федеральным каналам, и всю страну. Его совершенно не смущало, что он терзает невинных людей, чтобы осуществлять свою личную месть. Возможно, его действительно можно было назвать террористом.

Лори тоже об этом думал.

– Он сумасшедший. Закрыть Центральный парк. Кто так делает?

– Злодей, – бормочу я.

Выбравшись из растущей толпы в западной части Центрального парка, Лори опускает мою руку, и мы переходим на бег. Я следую за его взглядом и замечаю Милли: она ждет на светофоре, чтобы пересечь площадь Колумба.

Дождавшись зеленого света, Милли спешит перейти улицу. Мы с Лори бросаемся вслед, чтобы тоже успеть.

Мы перебегаем на другую сторону площади Колумба – только одно такси гневно бибикает нам, и мы считаем это победой. Теперь Милли опережает нас всего на несколько метров. Она ненадолго останавливается, чтобы взглянуть на голубой навес. Ее плечи поднимаются и опускаются, словно она делает глубокие вдохи и выдохи. Потом она возобновляет свой путь и входит в магазин, находящийся под голубым навесом.

– Это кофейня, – объясняет мне Лори, когда мы подходим к дверям.

– Я умею читать, – огрызаюсь я, но не протестую, когда брат щелкает меня по лбу. Он ведь не заслужил моего раздражения, поэтому я говорю: – Извини.

– Прощаю.

Я захожу в кафе первой. Это помещение даже лучшему агенту недвижимости было бы трудно продать под видом уютного местечка, поскольку втиснутые сюда четыре стола едва позволяют подойти к прилавку. Не спасает положения и то, что один из столов занят огромным человеком, чья туша растеклась на два хрупких стула. Милли стоит рядом с Солом – тот сидит, уставившись прямо. Его большие руки обхватили белую кружку, до краев наполненную черным кофе.

– Обращаться с осторожностью, – бормочет Лори у меня из-за спины.

– Принято к сведению, – отвечаю я.

Подойдя ближе, я замечаю, что над кружкой Сола не поднимается пар. Может быть, он все это время просидел здесь? Сидел. Ждал. Чего?

Милли обращается к Солу дребезжащим голосом.

– Ты ведь точно не знаешь, придет он сюда или нет. Не будь таким упрямым ослом.

Вместо того чтобы ей ответить, Сол смотрит на моего брата.

– Так вот, значит, как вы выбрались.

Бросив на нас взгляд, Милли поджимает губы и коротко кивает мне.

– Напрасно ты нас запер, Сол, – снова обращается к нему Милли – таким тоном, словно отчитывает малыша. – Тебе следует извиниться передо мной и Элизабет.

– Я свое дело знаю, – отвечает Сол. – Это должно произойти здесь. И лучше бы вас здесь не было.

– А действительно, почему мы здесь? – спрашиваю я Милли.

– В этом здании находились мой офис и дом. – Милли садится, и ее спина распрямляется от гордости, когда она говорит эти слова. – До того как Арбус нашел меня здесь и загнал под землю. Когда-то заклинариум открывал двери посетителям.

– А что у вас было на вывеске? – фыркнув, спрашивает Лори.

– Вывески не было, – отвечает Милли. – Те, кто во мне нуждался, знали, где меня найти.

Пригладив несколько серебристых волосков, выбившихся из-под заколок, Милли вздыхает.