Дебора Смит - Счастье за углом

– Во всем штате не найдется второго такого дома. Во всем регионе. В стране. В мире. Я могу восстановить его так, как не сможет никто другой. У меня есть деньги. Я не бедняк, каким бы со стороны ни казался. В этом мире мало того, что я могу защитить и сохранить. Но этот дом – могу. И должен.

– Все это время, – мягко сказала она, – я думала, что ты остаешься в Кроссроадс, потому что обожаешь мою кухню.

– Мне нужен этот дом, – повторил я. – За него я продал свою душу сестре моей жены. И взамен прошу только, чтоб ты убедила Кэтрин Дин продать его мне.

– Она не может продать его тебе.

– Почему?

– Потому что после того, как я уговорю ее приехать сюда жить, ей самой понадобится дом. Но ты не унывай, она наверняка с радостью согласится, чтобы ты этот дом обновил.

Дельта погладила меня по руке, перевернула наполовину полную бутылку водки и слезла вниз. А я все пытался вернуть на место отпавшую челюсть. Моя выпивка вытекала из бутылки, а я даже не замечал этого.

В закатном свете все еще таяла чеширская улыбка Дельты.

Есть контакт

– Были звонки для меня? – пробормотала я сиделке.

– Нет, мисс Дин, сегодня ни одного.

Ни звонков. Ни людей. Ни мужа. Ни правого уха.

Боль. Сон. Боль. Сон.

Плач.

И вдобавок ко всему этому у меня начались кошмары. Стоило мне закрыть глаза – и я снова горела.

Две недели прошло после аварии, а я все еще с трудом оставалась в сознании, и, чтобы описать мою жизнь, хватило бы нескольких слов. Ни одно лекарство не могло полностью убрать боль, и никакой голод не мог заставить меня пить отдающие мелом молочные коктейли с протеиновыми добавками, которые необходимы жертвам огня, чтобы пострадавшему телу было чем заращивать оставшиеся без кожи участки.

– Либо вы будете пить коктейли, либо мы вернемся к кормлению через трубку, мисс Дин, – сказал диетолог, поднося трубочку к моим губам.

Я послушно втянула коктейль.

Геральда я видела только раз – всего один раз и всего на пять минут. Он был одет по последней моде ожогового отделения: стерильная шапочка, маска, комбинезон, перчатки, и все это поверх его шитого на заказ костюма. Я могла видеть только его глаза и убеждала себя, что отвращение в них мне просто почудилось.

Мне просто приснилось, думала я. Отвращение и пламя. Теперь у меня два кошмара.

Я все так же была прикована к койке капельницами и бинтами, двигаться мог только мой палец, который жал на кнопку вызова, чтобы потребовать еще морфина. В палате был телевизор, но персонал ставил мне только фильмы, одобренные Геральдом. И несмотря на наркотический туман, я была уверена, что не меньше пятнадцати раз видела, как Лео и Кейт пытаются спастись с «Титаника».

По ночам, когда телевизор был выключен, Гвен Стефани без перерыва бубнила о своем дерьме. Так что теперь я знала, чьи песни крутят по дороге в ад. Я была одна в темноте, не могла пошевелиться, слушала Гвен и плакала, не напрягая ни единого мускула на лице. Слезы лились сами.

Толстая. Я стану толстой от высококалорийных коктейлей, постоянно думала я. Я потеряю идеальные девяносто-шестьдесят-девяносто.

С самого детства вся моя жизнь была сосредоточена вокруг сохранения красоты. За вычетом дней, которые я проводила у бабушки Нэтти в Северной Калифорнии. Папа ее не любил и очень старался, чтоб я о ней позабыла. После каждой поездки к бабушке я возвращалась радостной, обгоревшей на солнце, расцарапанной после падения с деревьев, на несколько фунтов тяжелее и с новыми познаниями в области политики, женских дел и религии. Мои тетушки из Атланты терпеть не могли бабушку Нэтти и все время пилили отца, чтобы он запретил мне к ней ездить.

Я ведь родилась в смешанном браке. Папа и его родня были богачами с долин Юга, от Атланты до побережья Южной Каролины. Мама и ее семья были бедными горцами с Юга от Аппалачей до запада Северной Каролины. Мама умерла, когда мне было три года, и бабушка Нэтти упрямо пыталась сгладить папино влияние. Дины открыто презирали ее, называя плебейкой, а то и хуже. Ее толстые запястья украшали браслеты с рубинами и сапфирами, которые она находила в ручье у фермы. Она выращивала молочных коз и рождественские елки, могла спеть любую песню из «Кошек», постоянно заводила бойфрендов, часто младше ее самой, и открыто признавала, что мой дедушка Нэтти был застрелен в 1967 году во время кровавой разборки с кузеном из племени чироки за владение Куалла Бондари.

Я не могу толстеть, мне нельзя быть жирной, думала я в полусне. Толстые девчонки всегда неудачницы. Нужно делать изометрические упражнения, чтобы остаться в форме. Сжимать и расслаблять, сжимать и расслаблять. Если бы я еще могла вспомнить, где находится моя задница…

Мне нужно было поговорить с кем-то, хоть с кем-нибудь. Мне нужно было услышать здоровым ухом голос, который сказал бы, что все будет хорошо. Но Геральд запретил мне любые контакты с внешним миром. Почему? Он так стыдится меня? Если бы он дал мне шанс, я сделала бы все, чтобы снова стать для него красивой. Я позвонила бы Люси, Рэнди и Джуди, я назначила бы процедуры.

Да! Через несколько месяцев, когда хирурги отстанут от меня со своими пытками, я буду готова к съемке крупным планом, мистер де Милль [7]. Я видела слишком много двадцатилетних лиц на телах пятидесятилетних актрис, чтобы сейчас не верить в силу пластической хирургии. Шрамы на всю жизнь – у кого, у меня? Не-а. Иллюзия, благословение капельниц с наркотическими препаратами и галлюцинаций, спровоцированных бесконечным повтором «Титаника».

Я плакала каждый раз, когда музыка прекращалась и океанский лайнер, непотопляемый, легендарный, прекрасный, шел на дно.

Наступило эпических масштабов похмелье. Каждый раз, стоило мне поднять глаза, тест Роршарха бил меня в лоб. Это все проклятое наполовину законченное квилтовое одеяло, висевшее на шесте под потолком столовой в кафе. По субботам здесь собирались местные любители квилтинга. Дельта говорила, что рисунок должен изображать ананас. Абстрактный. Восьмиугольный. Солнечный свет заливал беспорядочную смесь цветов. И провоцировал косоглазие.

Дельте было все равно.

– Давай, звони, – приказала она, глядя на телефон с громкой связью, стоящий между нами на клетчатой клеенке стола. – В Калифорнии уже почти полдень. Кэтрин наверняка проснулась и вот-вот будет есть свой ланч. Это хорошо. Люди лучше слушают меня, когда они голодны.

Неудивительно. Дельта всегда пахла мукой и сахаром, даже по вечерам в выходные. Настоящий афродизиак для душевно голодных. Ее кожа уже приобрела мягкость, характерную для среднего возраста, руки и ноги были приятно пухлыми. Короткие пухлые предплечья усыпаны веснушками, сами руки сильные и быстрые. Она была живым яблочным пирогом. А теперь я видел, как она бессознательно разглаживает складки на фартуке. Пальцы то и дело тянулись к телефону.