Мари-Бернадетт Дюпюи - Возлюбленная кюре

Страх перед будущим и нежелание расставаться надолго, сколь бы это ни было благоразумно, привело их к вершинам наслаждения. И если Шарваз сомневался когда-нибудь в своих чувствах к Матильде, то теперь уверился, что обожает ее. Она осмелилась кричать, стонать и наконец заплакала от удовольствия.

– Ролан, я так тебя люблю! – вздохнула она, приводя в порядок одежду. – Не может быть, чтобы это было грешно – так любить!

– Объясни это вдове Анни Менье! – невесело отозвался он, вспоминая разговор со служанкой. – Я не все тебе рассказал. Представь, она пришла в ярость, схватила каминные щипцы… Казалось, она набросится на меня только потому, что я отправляю ее на почту в Мартон! Если бы можно было, она бы целыми днями не вставала с кровати!

Матильда усадила любовника на обтянутую кожей банкетку, служившую для осмотра пациентов. Какое-то время они молча смотрели друг на друга: каждый думал о своем. Мягкий сумрак кабинета и тишина, царившая в пустом доме, действовали на них удручающе, порождая подспудный страх.

– Как бы мне хотелось быть уверенным, что Анни смолчит, что она нас не выдаст! – проговорил наконец Шарваз.

– И мне тоже! Колен может меня убить.

Кюре отчаянно не хотелось терять ни приход, ни любовницу. Что касается Матильды, то ее главной заботой было сохранить положение в обществе. Мысль о побеге даже не приходила в ее прелестную головку. Ведь тогда она сама и семья были бы опозорены… Нет, она хочет иметь свой дом, мужа, сына – то есть все то, что делает ее респектабельной в глазах всего света.

Она заговорила едва слышно, дрожащим от злости голосом:

– У Анни скверный характер! Сегодня или завтра, но она может нам навредить. Мне пришло в голову, что было бы хорошо, если бы она заболела какой-нибудь смертельной болезнью. Но нет, судьба дергает за ниточки, как ей заблагорассудится! Вчера утром умерла старуха Адель. Муж говорил, что от кровоизлияния в мозг. Она была женщина приветливая и услужливая, не пила и ела очень мало. А сплетница, которая опустошает твои запасы вина, не слушается приказов и ленится сверх всякой меры… нет, с ней ничего не происходит, даже когда она ходит в Мартон! Если бы в прошлый раз, когда ты ее туда отправил, она угодила под телегу… Несчастный случай – и мы бы от нее избавились!

Шарваз с задумчивым видом кивнул.

– Да, было бы неплохо знать, что она закопана в землю на добрый туаз! [8] Туаз – старинная французская мера длины, порядка двух метров. Она наверняка будет и впредь за нами шпионить. Будь очень осторожна, слышишь? Запомни, больше никаких записок! И сожги все, что я тебе писал. Я сделаю то же самое, как только приду домой. Не должно быть никаких доказательств. Если она обвинит меня в чем-то, я скажу, что все это клевета. Мое слово против ее слова!

Матильда топнула ножкой. Она совершенно не чувствовала себя виноватой.

– Слово служанки? Да кто вообще станет ее слушать, если ты обвинишь ее во лжи, ты – служитель Церкви?!

Он передернул плечами. Ролан Шарваз не рассказывал любовнице о том, что в прошлом уже имел неприятности с церковными властями, следствием которых стал перевод из Шамбери в Париж, из Парижа – в департамент Сона и Луара, а оттуда уже в Сен-Жермен-де-Монброн. Если бы епископ Ангулемский дал себе труд навести справки о кюре Ролане Шарвазе, он бы ни в коем случае не доверил ему нового прихода.

– Поступай с ней, как я с Сюзанной, – продолжала Матильда. – Пои ее вином, раз уж эта гадкая женщина так его любит. И угощай сладостями!

– Я уже повысил ей жалованье, говорю тебе, и она дара речи лишилась от радости!

– Остается молиться, чтобы этого оказалось достаточно, Ролан! Думаю, не в интересах Анни причинять нам неприятности. Но если она все-таки станет…

– Тогда что? Будущее покажет, Матильда. А пока надо подчиниться обстоятельствам.

Молодая женщина бросилась любовнику на шею.

– Я приду исповедаться завтра вечером! Никто не подумает дурного. А теперь уходи!

Последний поцелуй – печальный и горький, – и они расстались.

Две недели ничто не нарушало покоя в доме священника. К удивлению Анни, отец Ролан много времени проводил в церкви, а дома чаще всего сидел за столом под керосиновой лампой и читал «Библейские сказания». Матильда де Салиньяк не пришла ни разу. Ее Анни увидела на воскресной мессе благонравно сидящей между супругом и сыном.

«Кто бы мог подумать! Мои нравоучения и угрозы подействовали! – думала она в то утро, покачиваясь в дребезжащем дилижансе, который вез ее в Ангулем. – Может, кроме меня не нашлось никого, кто надрал бы отцу Ролану уши. Он ведь еще молодой! А жена у доктора красивая, что правда, то правда!»

Сознавать, что она сумела отвратить священника от греха, было весьма лестно. И Провидение, конечно же, ее за это вознаградит. Вот только… Если хорошенько подумать… Что, если кюре со своей Матильдой ее обманывают? «Записки можно передавать через Сюзанну. Если верить Туанетте, она делает все, что хозяйка ни прикажет, – размышляла Анни Менье. – Как и раньше, кюре часто отлучается из дома. Ходит то в Мартон, то в Шазель. Так он говорит, а сам ведь может идти куда угодно, даже на тайное свидание! А сегодня они могут хоть целый день кувыркаться в пресбитерии. Но если мадам де Салиньяк явится, я все равно узна́ю. Я попросила Алсида, чтобы он приглядывал за кюре».

Анни не удержалась и, не открывая всей правды, поделилась с ризничим своими горестями. Это было четыре дня назад.

– Мне здесь не нравится, славный мой Алсид! В доме сына мне будет намного лучше, – сказала она.

Разговор состоялся на огороде Алсида Ренара, между грядками с чахлым луком-пореем и белокочанной капустой, которая, наоборот, выглядела самым аппетитным образом.

– Это почему же? На прошлой неделе вы говорили, что господин кюре повысил вам жалованье!

– Думает, нашел способ заставить меня держать язык за зубами… Но если меня что-то сердит, я не могу молчать! Я имею в виду визиты докторской жены. Чуть ли не каждый день к нему приходит! А я возьми и скажи отцу Ролану, что так не годится. Неприлично это, и все тут!

– Выбросьте это из головы, мадам Анни! Мадам де Салиньяк – красивая и обходительная дама, вот наш кюре ее и привечает. Похожая история была и с отцом Биссетом. Она часто заглядывала в пресбитерий, приносила гостинцы: грецкие орехи, ликер из черной смородины, баночку фуа-гра. Он мне потом хвастался. А еще был такой случай… Я шел вдоль живой изгороди, что близ пруда. Это было в мае. Мадам де Салиньяк с подругами устроили пикник на лугу. Приятно было на них смотреть, скажу я вам! Светлые платья, шляпки, зонтики… И тут я вижу, что с ними кюре Биссет, черный, как ворон, среди синичек. И он смеется, щиплет дам за бочок. А потом они начинают играть в жмурки…