Хорхе Молист - Хранитель секретов Борджиа

Никколо любил отпускать шуточки, которые особенно нравились дамам. Он много времени проводил в лавке вместе с Анной, обожавшей слухи и новости, которые общительный флорентиец приносил отовсюду и пересказывал с особым изяществом и остроумием. В тот день Анна с удовольствием хохотала над происшествием, случившимся на постоялом дворе дель Торо, располагавшемся на Кампо деи Фиори, участниками которого были кардинал, служанка и ее муж. А потом она так же искренне смеялась над шутками, придуманными уже самим флорентийцем. Выслушав одну из них, она шутливо похлопала его по плечу. Никколо очень нравилось смешить Анну, видеть ее полузакрытые от смеха глаза, ровные белые зубы, обнаженные в улыбке, забавные ямочки, которые появлялись на ее щеках, и слышать ее заливистый смех. Она была очень красивой и умной женщиной, располагавшей к себе, и флорентиец был одним из ее поклонников. На протяжении всего дня он видел, что Жоан мрачен, но абсолютно не думал, что это его настроение связано с Анной. Когда вечером они заперли двери лавки и остались вдвоем, Жоан неожиданно схватил Никколо за лацканы камзола и, не проронив ни слова, подтолкнул его в сторону книжных полок.

Никколо в изумлении округлил глаза, не зная, что сказать и как ответить на свирепый взгляд, которым его наградил Жоан.

– Тебе нравится моя жена? – спросил тот хриплым голосом.

– Конечно, нравится, – пробормотал Никколо. – Она очень красивая женщина.

– Так будь добр, поумерь свой пыл, – жестко произнес Жоан. – Она – моя жена.

– Я прекрасно знаю, что она ваша жена! – воскликнул флорентиец. – И отношусь к ней с соответствующим уважением.

Жоан впился взглядом в глаза флорентийца, как будто хотел таким образом убедиться в искренности слов своего друга, и отпустил его.

– Вы не должны бояться меня. Я – ваш друг, а она принадлежит вам! Я готов защитить ее саму и ее честь даже ценой собственной жизни.

Книготорговец помолчал несколько мгновений, наблюдая за ним, а потом изрек:

– Спасибо, Никколо. Я верю тебе. Прости меня, в последнее время я что-то излишне нервозен. Спокойной ночи.

И, не сказав более ни слова, Жоан пошел наверх с опущенной головой. Он гордился красотой и изяществом своей жены и не желал ограничивать ее свободу в общении с посетителями дворянской крови, а потому не просил ее держаться подальше от подобных клиентов. Однако он не мог не отметить те знаки внимания, которые они ей оказывали. Среди прочих был и Никколо, который, в отличие от Жоана, был благородного происхождения и смотрел на его жену глазами, полными вожделения, а она хохотала над его шутками. В тот день он не смог сдержаться и, хотя сожалел об устроенной им сцене ревности, подумал, что, возможно, это предупреждение было вполне уместным.

Никколо со своей стороны задумался. Хозяин был слишком взвинчен, и флорентиец сказал себе, что впредь должен быть более щепетилен в отношениях с Анной.

Никколо сильно обеспокоился, когда через несколько дней Жоан, ушедший из дома утром, чтобы обсудить вопрос поставки бумаги, вернулся в лавку раньше ожидаемого. Флорентийцу очень хотелось, чтобы герцог Гандийский, слишком часто в последнее время посещавший лавку в утренние часы, когда Жоана обычно не было, уже покинул бы помещение.

Жоан поздоровался с подмастерьем, подметавшим улицу перед лавкой, и обратил внимание на трех лошадей и двух вооруженных людей, одетых в черное и на испанский манер. Они стояли в ожидании у входа в лавку.

Войдя и поймав взгляд Никколо, он понял, что что-то идет не так. Обычно веселый, флорентиец на этот раз не улыбался; не сказав ни слова, он глазами показал Жоану на сцену, происходившую в другом конце помещения. Там, рядом с дверью, ведущей в большой зал, стояла Анна. Она была одета в платье из зеленого бархата с широкой юбкой и закрытым лифом, который подчеркивал ее высокую грудь и делал фигуру еще более привлекательной. Зеленые глаза Анны напряженно вглядывались в стоявшего рядом с ней человека, который что-то шептал ей и находился так близко, что, казалось, он вот-вот втолкнет ее внутрь комнаты. Анна слушала его с улыбкой на устах и, гордо выпрямившись, отрицательно качала головой. А когда мужчина еще больше приблизился, она остановила его, вытянув вперед руку и упершись ею ему в грудь. В ответ он взял ее руку в свои. У Жоана екнуло сердце. Человек стоял к нему спиной, но книжник сразу же понял по шикарному платью, высокомерному облику и солдатам, ожидавшим на улице, кто это был.

Речь шла о Хуане Борджиа, герцоге Гандийском, который по вызову своего отца, Папы Александра VI, вернулся из Испании около трех месяцев назад. Папа встретил сына с огромной радостью, устроив в честь его возвращения роскошные празднества. Он назначил Хуана Борджиа хоругвеносцем. Титул церковного знаменосца давал последнему верховную власть над всем ватиканским воинством. Этот человек был самым влиятельным в Риме после Папы.

Жоан подавил в себе первое желание броситься на чужака, прекрасно осознавая, какому риску он подверг бы себя и свою семью столь агрессивным поведением. Он был знаком с Хуаном Борджиа еще до его появления в Риме и прекрасно знал, каким необузданным и грубым мог становиться этот тщеславный человек, когда желал чего-либо добиться.

Жоан и сын Папы впервые встретились четыре года назад в одной из барселонских таверн. Хуан Борджиа был заносчивым и невоспитанным молокососом, прибывшим в город, в котором в то время располагался двор королей Испании, чтобы жениться на Марии Энрикес, двоюродной сестре короля и вдове своего скончавшегося брата. Этот брак был обязательным условием для вступления в права наследования герцогства Гандийского.

Тем не менее сын Папы делал именно то, что отец приказал ему не делать. Он играл в кости в тавернах и, вместо того чтобы жить семейной жизнью со своей высокомерной супругой, искал утешения в объятиях молодых трактирщиц, пытаясь впечатлить их своим нарядом и принадлежностью к знати. Этот метод практически не действовал, и тогда он прибегал к денежным посулам и грубой силе, чтобы удовлетворить свою похоть. Столь взрывоопасная смесь – азартные игры, выпивки и женщины – очень часто выливалась в потасовки, от которых Хуан не уклонялся, зная, что Микель Корелья вытащит его из любой передряги.

Микель Корелья, валенсиец, как и Папа, был в то время капитаном ватиканской гвардии, пользовался полным доверием со стороны Папы, который и перепоручил ему эту беспокойную миссию опеки над своим сыном в Барселоне. Микель был настоящим зверем в бою и владел всеми видами оружия; однако он прекрасно понимал меру своей ответственности и осознавал неясный исход потасовок в тавернах, поэтому всеми способами старался избежать ненужных столкновений. Поведение молодого человека чрезвычайно раздражало Микеля, и он с радостью призвал бы его к порядку, но, к сожалению, не был наделен такой властью. Жоан познакомился с валенсийцем в одной из таверн, и впечатление, которое произвел на него Микель, было таким приятным, что в скором времени он, не задумываясь, помог разрешить ситуацию, спровоцированную Хуаном Борджиа. Сопровождая их в ту ночь до места проживания, Жоан с удивлением наблюдал, как молодой герцог Гандийский, не обращая внимания на увещевания Микеля, который советовал ему умерить свой гнев, бросался со шпагой на всех кошек и собак, попадавшихся им на пути.