Виктория Ван Тим - Любовь как в кино

– Я не говорила, какого цвета мое платье, – недоуменно хмурюсь.

Кажется, не говорила. Я только сказала ему, для чего мне нужно это платье. Мы вместе выбирали наряд для театра, разыграв эпизод из «Красотки», но он не видел, что я в итоге купила. И почему он звонит вместо Элли?

– Представляю, как ты сидишь за столиком в желтом платье. Волосы уложены, ты не притронулась к шампанскому…

Смотрю на свой полный бокал. Сердце екает. Что за черт? Смотрю по сторонам, стараясь делать это не слишком явно.

– Теперь ты оглядываешься. На твоем лице удивление… Неужели он здесь?

Он повторяет реплики Руперта Эверетта из финальной сцены «Свадьбы лучшего друга». Он здесь. Наверняка здесь. Шейн, я имею в виду, не Руперт Эверетт. Встаю и обхожу вестибюль.

– Неожиданно толпа расступается, и…

Смотрю в сторону входной двери, скользя взглядом по лицам людей в смокингах и вечерних платьях, а затем… Боже мой! На расстоянии двадцати ярдов вижу его. В темном смокинге, волосы, как всегда, в беспорядке, на лице двухдневная щетина. Идет ко мне, держит телефон возле уха. На лице – дерзкая усмешка. Черт возьми, он великолепен.

– Ухоженный, стильный, излучающий обаяние, – продолжает Шейн монолог Эверетта. Наши глаза встречаются. – Идет к тебе походкой камышового кота.

Улыбка на моем лице – от уха до уха. Не могу поверить, что он здесь. В костюме. Останавливается передо мной и отключает телефон. С ума сойти, как он здорово пахнет.

В голове полный кавардак. Вот и послушала симфонию, отвлеклась от своей драмы. Вместо этого погружаюсь в самую ее пучину.

Вдруг замечаю его галстук. Тот, что я купила ему. Вчера, пока Шейн был в офисе Клайва, я положила галстук к его вещам в переговорной, а потом об этом забыла.

– Можешь повесить трубку, Кенсингтон. – Он усмехается.

Ах, точно. Я тоже смеюсь и отключаю телефон.

Ситуация становится опасной. На этот раз я боюсь не его, а себя. Надо бежать. Давай развернись и беги. Только я, похоже, не в состоянии двинуться с места.

– Ты опоздал.

– Ты сногсшибательна. – Шейн восхищенно качает головой.

Следующая реплика «Ты прощен» – и я действительно простила. Он принес извинения, он все объяснил, однако я не готова произнести эти слова. Щеки у меня пылают.

– Платье не такое, как в «Красотке», но я подумала…

– Оно лучше.

– Что ты здесь делаешь?

– Это эпизод из нашего списка. Номер два. «Красотка».

– «Красотку» мы уже…

– Подвернулась такая возможность; кто я, чтобы спорить с судьбой? – Он пожимает плечами. – Но по-моему… чего-то не хватает.

Быть не может!.. «Хм… чего-то не хватает». Эпизод, где Эдвард и Вивиан собираются в оперу. Переминаюсь с ноги на ногу. Шок от неожиданной встречи сменяется острым предвкушением. Я точно знаю, что следует за этой репликой.

Он вынимает из-за спины руку, в которой держит прямоугольный футляр. Мои глаза прикованы к синей коробочке. Во все глаза смотрю на коробочку, потом на него и не могу скрыть улыбку. Даже голова закружилась. Невероятно.

Карие глаза Шейна сияют. Он держит футляр в одной руке, другую кладет сверху, собираясь его открыть.

– Сильно не радуйся, оно не стоит четверть миллиона, как в кино.

Но я все равно радуюсь. Пока он медленно открывает крышку, невольно подаюсь вперед, в волнении прижав руку к груди. А в коробочке… это же… О! Я смеюсь.

– Конфеты? Ожерелье из конфет?

Разноцветные карамельные колечки нанизаны на эластичный шнурок.

– Вдруг проголодаешься на концерте, – говорит Шейн с усмешкой. – Стоит всего четверть доллара. Зато я его купил, а не взял напрокат.

И протягивает мне футляр.

– Я его не надену, – веско говорю я, все еще улыбаясь.

– Ну, по крайней мере, возьми.

Знаю, что, как только протяну руку, он резко захлопнет коробочку. Как в фильме. И мне не терпится это сделать.

Пожилая пара, разодетая в пух и прах, останавливается рядом и с интересом смотрит на нас. Женщина улыбается и кивает мне: «Смелей!» Медленно тяну к коробочке руку, и вот мои пальцы уже почти внутри нее. Бросаю настороженный взгляд на Шейна, и тут…

Хлоп!

Я подпрыгиваю. Женщина громко смеется, привлекая любопытные взгляды. Я улыбаюсь им обоим. Она берет мужа под руку, и они направляются в зал. Как все это здорово!

– Если забуду потом тебе сказать… – мой голос дрожит от внезапно нахлынувших эмоций, а на глаза наворачиваются слезы, – я сегодня отлично провела время.

– Не хочешь вернуться? – спрашивает Шейн.

Мы идем вдоль канала. В антракте мы ушли из театра и теперь медленно бродим у воды.

– Нет, так приятно прогуляться.

Шейн, похоже, мерзнет, потому что отдал мне свой смокинг.

Мы прошли по одной стороне канала, перешли мост и теперь почти вернулись туда, откуда начали. Я рассказывала ему всякие мелочи о съемках «Красотки», которых я знаю множество. Например, как Ричард Гир, протягивая Джулии футляр с колье, вдруг резко его захлопнул. Это была импровизация. И громкий хохот Джулии получился таким заразительным, что его решили оставить в фильме. Этот эпизод – настоящий. Одновременно и кино, и реальность. Разве может быть что-то лучше?

Мосты идут часто, примерно по одному на квартал, привязанные лодки чуть покачиваются, мягко стукаясь о бетонные берега. Шейн откусывает конфету с бус и смотрит на меня. Мы оба молчим уже несколько минут. Я кручу запястьем, и брелоки на моем браслете, как лодки, покачиваются с успокаивающим, мерным звоном.

Тихий голосок внутри меня шепчет мрачные предупреждения.

Я зашла слишком далеко. И возможно, уже не сумею отступить. Но сейчас я – не тот человек, которому важен этот голосок. Я даже не помолвлена, мне всего двадцать лет, и у меня любовь как в кино. И это тоже реальность.

– Ты не будешь с ним счастлива, Кенсингтон.

Откидываю волосы с лица и отворачиваюсь. Вижу поток людей, выходящих из театра. Парковщики собирают талоны у хозяев автомобилей. Такси выстроились в ряд. Мне надо уходить. Но я не готова к тому, что это конец.

Я и в первый раз была не готова.

Мы ни разу не упомянули о нашем споре на вечеринке в честь помолвки. Хотя вряд ли это можно назвать спором. Однако я обдумала его слова, и у меня есть ответ.

– Шейн, ты приезжаешь в город после того, как отсутствовал целую вечность, – говорю я спокойно и четко, – и объявляешь мою жизнь недостаточно хорошей, – останавливаюсь и смотрю на него. – Ты – плейбой и не желаешь остепениться; ты не вправе судить тех, кто хочет в жизни другого.

– Я не плейбой, – хмурится Шейн. – И я вовсе тебя не сужу.

Иду дальше, не зная, что сказать еще.

– Что заставляет тебя думать, что я не хочу остепениться? Я хочу.

Пару секунд смотрю ему в глаза.

– Мне двадцать девять лет, Шейн, почти тридцать. Меня позвал замуж человек, которого любит моя семья, люблю я сама, который никогда не лгал и не бросал меня, – смотрю на воду и тихо, почти про себя, спрашиваю: – Чего, по-твоему, я должна ждать?