Народное творчество - Полное собрание баллад о Робин Гуде

Включив робингудовский эпос в контекст средневекового куртуазного романа, надо привести еще одну параллель – вспомнить еще одного певца Прекрасной Дамы, живущего вне общества и вне закона. Баллады этого поэта легко соотнести с балладами о Робин Гуде еще и потому, что грубый, подчас циничный язык поэзии скрывает героя, судящего общество с позиций морали. «Малое завещание» Франсуа Вийона, построенное как краткий пересказ злоключений, приключений и претензий к властям, перекликается с «Малой жестой о Робине Гуде».

И есть еще одно замечательное произведение гуманистической литературы, прославляющее лесные баллады, – классическое произведение английской литературы, ставшее практически фольклорным, так вросло оно в культуру Англии. Я имею в виду приключения Винни-Пуха и его друзей в лесах Сассекса. Молодцы из зеленого леса: Пятачок, Тигра, Сова, Кенга, Иа, Кролик и Ру, не говоря уже о Винни-Пухе, сочинителе баллад, – живут той же привольной самодостаточной жизнью, что и компания Робин Гуда. Даже характеры во многом схожи: огромный наскакучий Тигра, которого тем не менее держат за подростка и «деточку» – это несомненно Малютка Джон; Пятачок – это юный Мач, отшельник Филин (в русском переводе Сова) – это брат Тук, ворчун, живущий в отдаленном аббатстве, а вечный нытик Иа-Иа имеет прообразом сэра Ричарда Ли. Даже истории (отдельные главы винни-пухового эпоса) напоминают баллады и схожи сюжетами с балладами робингудовского цикла. Джон выручает плененного Робина (ср. Тигра выручает заблудившегося Кролика), Винни-Пух попадает в ловушку для Слонопотама (ср. Робин Гуд окружен в доме вдовы), и так далее. Баллада, в которой Пух и Пятачок строят новый дом для меланхолика Иа, в точности воспроизводит сюжет, в котором Робин и Джон возвращают родовой замок удрученному рыцарю Ричарду Ли. Перед нами – архетип сюжета; дом – как это явствует из Писания и как это принято среди странствующих рыцарей – всегда оставляют и уходят прочь; однако тот, кто оставил дом в поисках истины и служения, наделен способностью давать приют страждущим и создавать дом иного рода. Лесной кров разбойников или общежитие на Пуховой опушке – это тот идеальный дом, данный взамен реального, в котором воплощен образ духовного общения и союза сердец.

Собственно, Винни-Пух – это тоже инвариант странствующего рыцаря, блуждающего по Зачарованному лесу, – вспомните последнюю главу, данную нам, читателям, в подсказку, где добрый король Кристофер Робин посвящает Винни-Пуха в рыцари. «Встань, сэр Винни-Пух де Медведь, вернейший из моих рыцарей».

Обозначив все эти имена, мы получаем своего рода координаты жития рыцаря, широту и долготу контекста, в котором расположен робингудовский эпос. Между Данте и Франсуа Вийоном, между Кретьеном де Труа и Винни-Пухом расположен свод баллад о знатном графе из Северной Англии, который ушел в леса, чтобы бороться с несправедливостью. Этот граф принял имя Робин Капюшон. Он мешал обирать бедняков, наказывал алчных богачей. Робин Гуд был рыцарем без страха и упрека и всегда вступался за обиженных. Иной цели, помимо рыцарского служения, – Робин Гуд не имел.

Важно то, что свободное бытие в Шервудском лесу и является само по себе конечной наградой за путешествие, полное опасностей. Робин Гуд и рыцари его «Лесного стола» не алчут иных привилегий – их сегодняшнее бытие описано как абсолютно самодостаточное.

В этом смысле эпос Робин Гуда является зеркальным к артуровскому циклу. У рыцарей Круглого стола нет иных целей и иной награды, помимо собственно нахождения в числе избранных за Круглым столом. Так и Шервудский лес есть конечная цель молодцов в зеленом линкольнском сукне. Любопытно, что тема застолья, столь часто встречающаяся в балладах о Робин Гуде, только подчеркивает параллель с Круглым столом. Этот лесной Круглый стол для отверженных был создан в Шервудском лесу – и остался в памяти людей как символ свободного братства равных.

В мире, где злых великанов, коварных султанов, преступных законников и жестоких королей все еще много, очень важно хранить память о рыцарском долге. Рыцарская традиция существует, и собор вольного леса всегда будет противостоять тюрьме и произволу.

На протяжении веков образ Робин Гуда приспосабливали к меняющимся читательским запросам. Из галантного елизаветинского аристократа он превратился в комического хулигана георгианских времен, а потом, в викторианскую эпоху – в беззаботного весельчака, чьи приключения годились для детского чтения. Под стать текстам были и иллюстрации, где кукольного Робина окружали феи и эльфы. В ХХ веке на страницах книг и на экране разбойник продолжал меняться, становясь сентиментальным героем мюзиклов, отважным борцом за свободу или персонажем фэнтези, приобретавшим исконные черты лесного духа.

В 1919 году в основанном Горьким издательстве «Всемирная литература» вышел первый в России сборник баллад о Робин Гуде, переведенных Николаем Гумилевым, Георгием Ивановым, Всеволодом Рождественским. Позже баллады переводили Марина Цветаева, Самуил Маршак, Игнатий Ивановский, вышла замечательная повесть Михаила Гершензона «Робин Гуд». В 70-е годы написаны песни Владимира Высоцкого для фильма «Стрелы Робин Гуда» (изъятые оттуда, но перекочевавшие в фильм «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго»). При этом на русский язык до последнего времени было переведено менее половины «робингудовского» корпуса, содержащего 40 больших и малых баллад.

В данной книге баллады впервые не только в русской, но и в английской традиции выстроены в единую последовательность как по времени создания, так и по хронологии деяний героя. При этом композицию сборника обрамляют две большие поэмы: ранняя «Повесть о деяниях Робин Гуда» и поздняя «Подлинная история Робин Гуда». Они воспроизводят историю жизни знаменитого разбойника, но делают это в разных эпохах, на разных уровнях фольклорного осмысления темы.

Важная составная часть издания – иллюстрации известного художника и писателя Максима Кантора, который выступает здесь сразу в трех качествах: как автор идеи сборника, переводчик многих баллад и иллюстратор, чьи рисунки решительно порывают с викторианской традицией, демонстрируя нам (как и его переводы) совсем другого Робин Гуда – далекого от привычных масскультурных образцов, но, быть может, более близкого к своим фольклорным истокам.