Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Чудес… Чудесно провел время, — запинаясь, произнес он.

— Где ваш отель? — нахмурилась она.

Где его отель? На мгновение перед глазами, как в тумане, возникла карта Франции.

— Где… мой отель? — Язык у него совсем не ворочался. — В Антибе.

— Вы на машине?

— Да.

— В таком состоянии нельзя садиться за руль.

Он сконфуженно наклонил голову. Наверное, сейчас она с презрением думает об американцах: вот приезжают во Францию, а сами напиваются так, что не в состоянии править машиной. И вообще ни на что не годятся.

— Я, собственно, не пью, — сказал он виновато. — Просто у меня был трудный день.

— Наши дороги опасны, особенно в темноте, — предупредила она.

— Особенно в темноте, — согласился он.

— Может, вы поедете со мной? — спросила она.

«Наконец-то», — подумал он. Как человек деловой, он должен был бы спросить ее, во сколько это ему обойдется, но после дружеской беседы за вином и коньяком подобный вопрос прозвучал бы неуместно. Еще успеется. И сколько бы ни стоило, он, в конце концов, может позволить себе провести ночь с европейской куртизанкой. Он был доволен, что припомнил такое слово — «куртизанка». И вдруг в голове у него прояснилось.

— Volontiers [173] Охотно (фр.). , — сказал он на ее языке, желая доказать, что владеет собой. И, громко позвав официанта: «Garҫon!» — вынул из кармана бумажник. Бумажник он держал так, чтобы ей не было видно, сколько в нем денег. В подобных ситуациях, о которых он знал только понаслышке, следует быть осторожным.

Подошел официант и по-французски сказал, сколько с него причитается. Рудольф не понял и, смутившись, обратился к женщине:

— Что он сказал?

— Двести пятнадцать франков, — ответила она.

Он вынул из бумажника три купюры по сто франков и отмахнулся от слабых попыток официанта дать ему сдачу.

— Не надо давать на чай так много, — шепнула она, выводя его из ресторана.

— Американцы благородны и щедры.

Она засмеялась и прижалась к нему. Показалось такси, и он залюбовался грацией, с какою она подняла руку, стройностью ее ног, мягкой линией груди.

Ехали они недолго. Она держала его за руку — больше ничего. В такси пахло духами, мускусом, еле уловимо — цветами. Машина остановилась перед невысоким многоквартирным домом на темной улице. Она расплатилась с шофером, потом снова взяла Рудольфа за руку и повела в дом. Они поднялись на один марш. Она отперла дверь, впустила его в темную прихожую, потом в комнату и щелкнула выключателем. Его поразила величина комнаты и вкус, с каким она обставлена, хотя при свете затененной абажуром лампы он мог разглядеть далеко не все. «У этой женщины, наверное, щедрая клиентура, — подумал он, — арабы, итальянские промышленники, немецкие стальные бароны».

— А теперь… — начала она, но в эту секунду зазвонил телефон.

«Она не лгала, — подумал он, — ей действительно должны были звонить». Она медлила, словно не решаясь поднять трубку.

— Будьте добры… — Она показала на дверь. — Я хотела бы остаться одна.

— Разумеется.

Он вышел в соседнюю комнату, закрыл за собой дверь и зажег свет. Это была небольшая спальня с двуспальной кроватью, уже разобранной. Из-за двери доносился ее голос. Ему показалось, что она сердится на своего собеседника, хотя слов он не различал. Он задумчиво посмотрел на большую кровать. Последняя возможность уйти. «Плевать», — решил он и разделся. Он в беспорядке швырнул одежду на стул, но переложил бумажник в другой карман. Потом лег и натянул на себя одеяло.

Он, должно быть, заснул, потому что вдруг почувствовал рядом теплое надушенное тело. В комнате было темно, на нем лежала гладкая упругая нога, на животе шевелилась мягкая рука, а уха касались губы, шептавшие что-то неразборчивое.

Он не знал, сколько было времени, когда он наконец замер в неподвижности, кончиками пальцев касаясь теперь уже знакомого тела, доставившего ему такое наслаждение. Он чувствовал покой и приятную теплоту. Пуританин низвергнут, а его пуританские заповеди осмеяны — и слава Богу! Он поднял голову, приподнялся на локте и ласково поцеловал женщину в щеку.

— Уже, наверное, очень поздно, — прошептал он. — Мне пора.

— Будь осторожен за рулем, chèri [174] Дорогой (фр.). , — сонно и блаженно отозвалась женщина.

— Не беспокойся, — сказал он. — Я совсем протрезвел.

Женщина повернулась и зажгла лампу на ночном столике. Он встал с кровати, гордясь своей наготой. «Юношеское тщеславие», — усмехнулся он про себя и быстро оделся. Женщина тоже встала. Лучше бы она не включала свет и не вставала. Тогда он мог бы оставить ей сто, нет, тысячу франков на камине, и темнота скрыла бы его провинциальное американское невежество в подобных делах: она бы спала, а он бы украдкой выскользнул из квартиры и из дома, и все было бы закончено. Но свет горел, женщина следила за ним улыбаясь. Ждет? Ничего не поделаешь. Он вынул бумажник.

— Тысячи франков достаточно? — спросил он, чуть запнувшись на последнем слове.

Она с удивлением посмотрела на него, улыбка исчезла с ее лица. И вдруг она начала смеяться. Сначала тихо, потом принялась хохотать. Она согнулась, обхватила руками голову — густые блестящие волосы темным каскадом упали на лицо — и смеялась, не в силах остановиться. Он напряженно смотрел на нее — и уже жалел, что побывал в ее постели, что пригласил ее к своему столику, что был в Ницце, жалел, что вообще очутился во Франции.

— Извини, — начал оправдываться он, — я просто не привык…

Она подняла голову, и он увидел ее смеющееся лицо. Она встала, подошла к нему и поцеловала его в щеку.

— Бедняжка, — сказала она, переводя дыхание. — А я и не знала, что так дорого стою…

— Если ты хочешь больше… — неловко произнес он.

— Гораздо больше, — ответила она. — Столько, сколько никто не может дать. Да ничего мне не нужно! Милый ты мой! Думал, что я проститутка, и был таким вежливым и ласковым. Будь все клиенты такие, как ты, мы все стали бы шлюхами. Мне и раньше нравились американцы, но теперь я люблю их еще больше.

— Господи, Жанна! — вырвалось у него. — Это случилось со мной впервые, — признался он, боясь, что она снова начнет смеяться.

— Интересно, куда смотрят американки? — удивилась женщина. Она пересела на край кровати и похлопала по матрасу рукой. — Иди сюда, сядь рядом, — сказала она.

Он сел рядом с ней. Жанна взяла его за руку, теперь уже как сестра.

— Если тебе от этого станет легче, cheri, — сказала она, — то могу признаться, что и со мной это случилось впервые. Мне было так одиноко, так тоскливо… Разве ты не понял?

— Нет, — признался он. — По правде говоря, я плохо разбираюсь в женщинах.

— «Плохо разбираюсь в женщинах», — ласково передразнила его она. — И не пьешь. Именно такой мужчина мне и нужен был сегодня. Позволь рассказать немного о себе. Я замужем. Мой муж служит в армии. Он майор и был помощником военного атташе в Вашингтоне.