Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Здравствуй, Билли, — произнес человек.

— Господи! Отец! — От удивления он уронил ключи, и они с Уильямом Эбботом чуть не столкнулись лбами, одновременно нагнувшись, чтобы их поднять. Оба рассмеялись.

Отец подал ему ключи, и они обнялись. Билли про себя отметил, что не почувствовал запаха джина, который у него с детства ассоциировался с отцом.

— Ну пошли, — сказал Билли. — Сколько времени ты меня тут ждешь?

— Часа два.

— Наверно, промок насквозь?

— Это не важно, — сказал Эббот. — Зато было время кое о чем поразмыслить.

— Пошли наверх, — сказал Билли, отворяя дверь подъезда. — M-м… только знаешь, отец, мы будем не одни. Там еще девушка, — добавил он, поднимаясь впереди отца по лестнице.

— Постараюсь воздержаться от крепких выражений, — отозвался Эббот.

Билли отпер дверь, они вошли в маленькую переднюю, и он помог отцу сбросить мокрый плащ. Когда Эббот снял шляпу, Билли увидел седеющие волосы и одутловатое, с желтизной, лицо. Он вспомнил фотографию отца в форме капитана. Красивый молодой человек, темноволосый и смуглый, весело улыбался какой-то шутке. Теперь красивым его не назовешь. Ссутулился, обмяк, отрастил брюшко. «Ни за что не стану таким в его возрасте», — думал Билли, вводя отца в гостиную.

В маленькой захламленной гостиной сидела Моника и читала книгу. Она не особенно утруждала себя уборкой и не занималась хозяйством. При виде двух мужчин она встала.

— Моника, — сказал Билли, — это мой отец.

Моника улыбнулась, глаза ее приветливо засияли, и лицо осветилось. «Настроение у нее меняется в одну секунду», — подумал Билли, глядя, как Моника здоровается с отцом за руку.

— Добро пожаловать, сэр, — сказала она.

— А я видел, как вы входили в подъезд, — заметил Эббот. — Вы на меня так странно посмотрели.

— Моника всегда довольно странно смотрит на мужчин, — вмешался Билли. — Садись, папа. Хочешь чего-нибудь выпить?

— После такого ожидания это не помешает. — Эббот потер руки и поежился.

— Я сейчас принесу стаканы и лед, — сказала Моника и вышла на кухню.

— Уютно, — заметил Эббот, с одобрением оглядев комнату. — Тебе неплохо живется в армии, а, Билли?

— Пожалуй.

— А это временно или постоянно? — Эббот сделал жест в сторону кухни.

— Временно-постоянно.

Эббот засмеялся и сразу словно помолодел, несмотря на седые волосы и отечное лицо.

— Вечная история в семье Эббот.

— А что привело тебя в Брюссель, папа?

— Да надо кое-что разузнать. — Эббот задумчиво посмотрел на сына. — Поговорим об этом потом, ладно?

— Конечно.

— А чем занимается молодая дама?

— Она переводчица в НАТО, — сказал Билли. Он не считал себя обязанным рассказывать отцу, что Моника также организует заговоры с целью уничтожения капиталистической системы и почти наверняка принимала участие в недавнем убийстве судьи в Гамбурге.

Моника вернулась с тремя стаканами, льдом и бутылкой шотландского виски. Билли заметил, с какой жадностью Эббот посмотрел на бутылку.

— Мне, пожалуйста, немного, — сказал Эббот. — После перелета через океан да еще бесконечного дня, проведенного в хождении по Брюсселю, я чувствую себя так, словно не спал уже несколько недель.

Билли видел, как дрожала отцовская рука, когда он брал у Моники стакан. Сердце его кольнула щемящая жалость к этому маленькому человеку, который, по его воспоминаниям, был и выше, и увереннее в себе.

— За отцов и детей. — Эббот поднял стакан. Он грустно улыбнулся и покрутил лед в стакане, но пить не спешил. — Сколько же лет мы с тобой не виделись?

— Шесть, может, семь…

— Давненько, а? Я уж избавлю вас от необходимости выслушивать избитые фразы. — Он медленно потянул виски из стакана и глубоко, благодарно выдохнул. — Эти годы на тебе не сказались, Билли, ты в прекрасной форме.

— Я много играю в теннис.

— Превосходно. С грустью должен признаться, что я в последнее время теннис забросил… — Он снова отпил из стакана. — Это моя ошибка. Но за шесть-семь лет можно наделать ошибок. Разной степени тяжести. — Он поглядел на Билли, прищурившись, словно человек, потерявший очки. — Ты изменился. Это естественно. Повзрослел, наверно, лучше сказать. Появилась сила в лице и все такое прочее. Весьма привлекателен, как вы считаете, Моника?

— Умеренно, — засмеялась Моника.

— В детстве он был очень хорошенький, — сказал Эббот, — только уж слишком серьезный. Жаль, я не захватил с собой его детских фотографий. Когда мы познакомимся поближе, я как-нибудь отведу вас в сторонку и попрошу рассказать, какого он мнения о своем отце. Просто из любопытства. Отцам всегда кажется, что у сыновей о них неверное представление. Удел отцовства, так сказать.

— Билли всегда говорит о вас с любовью, — сказала Моника.

— Преданная у тебя подружка, Билли. Как я уже говорил, людям свойственно ошибаться, и возможности для этого у них безграничны. — Он сделал еще глоток виски. — Насколько я понимаю, Моника, вы влюблены в моего сына.

— Пожалуй, да, — осторожно ответила Моника.

Билли видел, что отец не произвел на нее благоприятного впечатления.

— Он, несомненно, говорил вам, что собирается остаться в армии еще на один срок. — Эббот снова покрутил стакан.

— Говорил.

«А-а, — подумал Билли, — вот что привело его в Брюссель».

— Американская армия — это благородная и нужная организация, — сказал Эббот. — Я сам когда-то служил, если память мне не изменяет. Вы одобряете его намерение продлить свое пребывание в рядах этой нужной и благородной организации?

— Это его личное дело, — уклончиво ответила Моника. — Я уверена, у него есть на то свои причины.

— Могу я полюбопытствовать, Моника, воспользовавшись правом отца, которому небезразличен выбор сына… я надеюсь, вы не обидитесь…

— Конечно, нет, мистер Эббот. Билли все обо мне знает, правда, Билли?

— Даже слишком много, — усмехнулся Билли, чувствуя, что разговор принимает какое-то совершенно ненужное направление.

— Так вот, — продолжал Эббот, — могу я полюбопытствовать… мне кажется, я уловил в вашей речи крохотный акцент… скажите, из каких вы мест? То есть откуда родом?

— Из Германии. Родилась в Мюнхене.

— А-а, Мюнхен. Однажды мне пришлось находиться в самолете, который бомбил Мюнхен. К счастью, вы настолько молоды, что не могли тогда находиться в этом прекрасном городе. Это было в начале сорок пятого.

— Я родилась в сорок четвертом.

— Прошу прощения, — сказал Эббот.

— Эти события не сохранились в моей памяти, — коротко ответила она.

— Как прекрасно иметь возможность сказать: не сохранились в моей памяти.

— Папа, — вмешался Билли, — война давно окончилась.

— Все так говорят. — Эббот медленно сделал еще один глоток. — Должно быть, это правда.