Ганс Фаллада - Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

– Я иду!

Он вскинул руки, оттолкнулся ногами от скамьи, хотел взлететь…

И неловко упал между впереди сидящими свидетелями, которые испуганно отпрянули в сторону, скатился на пол в проход…

– Уберите его! – властно распорядился председатель, в зале опять воцарился невообразимый шум. – Пусть проведут медицинское освидетельствование!

Ульриха Хефке вывели из зала.

– Как видите, семейство преступников и безумцев, – подытожил председатель. – Что ж, мы позаботимся о его истреблении.

И он бросил грозный взгляд на Отто Квангеля, который, поддерживая брюки, все еще смотрел в сторону дверей, за которыми исчез шурин.

Конечно, они позаботились об истреблении маленького Ульриха Хефке. Ни физически, ни умственно он был недостоин жить, и после недолгого пребывания в сумасшедшем доме инъекция помогла ему и вправду распрощаться с этим злобным светом.

Защитник Анны Квангель, седой озабоченный господин средних лет, который в минуты самозабвения так любил поковырять в носу и имел весьма еврейскую наружность (однако «уличить» его было невозможно, поскольку бумаги у него были «чисто арийские»), – этот господин, ex offizio [40]назначенный адвокатом Анны, поднялся, чтобы произнести защитительную речь.

Он заявил, что, к превеликому сожалению, вынужден выступить в отсутствие своей подзащитной. Конечно, ее выпады против таких испытанных учреждений партии, как СА и СС, весьма прискорбны…

Возглас прокурора:

– Преступны!

Разумеется, он согласен с прокурором, подобные выпады в высшей степени преступны. Однако же происшествие с братом его подзащитной показывает, что ее нельзя считать полностью вменяемой. Эпизод с Ульрихом Хефке, безусловно еще не изгладившийся из памяти высокого суда, доказал, что семья Хефке отличается религиозной одержимостью. И, никоим образом не имея намерения предвосхищать заключение медицинской экспертизы, он, пожалуй, вправе предположить, что речь идет о шизофрении, а поскольку шизофрения – заболевание наследственное…

Здесь седого защитника второй раз прервал прокурор, который обратился к судебной коллегии с ходатайством призвать защитника говорить по существу дела.

Председатель Файслер призвал адвоката говорить по существу дела.

Адвокат заметил, что он и говорит по существу дела.

Нет, отнюдь не по существу. Речь идет о государственной измене и измене родине, а не о шизофрении и сумасшествии.

Адвокат снова возразил: коль скоро господин прокурор вправе доказывать нравственную ущербность его подзащитной, то сам он вправе говорить о шизофрении. И ходатайствует об этом перед судом.

Суд удалился для принятия решения по ходатайству защитника. Затем председатель Файслер провозгласил:

– Ни в ходе предварительного следствия, ни на сегодняшнем слушании у Анны Квангель не замечено никаких признаков умственного помешательства. Эпизод с ее братом Ульрихом Хефке привлекать в качестве доказательства нельзя, поскольку судебно-медицинское заключение касательно свидетеля Хефке пока что отсутствует. Вполне возможно, Ульрих Хефке опасный симулянт, который просто хотел помочь своей сестре. Защита обязана придерживаться фактов государственной измены и измены родине, каковые выявлены в ходе сегодняшнего разбирательства…

Победоносный взгляд шавки-прокурора на озабоченного адвоката.

И печальный ответный взгляд адвоката.

– Коль скоро высокий суд, – снова начал адвокат Анны Квангель, – запрещает мне ссылаться на психическое состояние моей подзащитной, я опущу все пункты, говорящие о неполной вменяемости: ее ругань по адресу мужа после смерти сына, ее странное, почти неадекватное поведение у супруги оберштурмбаннфюрера…

– Выражаю резкий протест против того, как защитник обвиняемой обходит запрет суда, – тявкает прокурор. – Он опускает свои пункты и тем еще больше их выпячивает. Ходатайствую о решении суда!

Суд вновь удаляется, а по возвращении председатель Файслер злобно заявляет, что за нарушение решения суда адвокату назначен денежный штраф в размере пятисот марок. В случае повторения ему грозит лишение слова.

Седой адвокат кланяется. Выглядит он озабоченно, словно его мучает мысль о том, где взять эти пятьсот марок. Он в третий раз начинает свою речь. Старается изобразить юность Анны Квангель, годы работы прислугой, затем годы в браке с мужем, холодным фанатиком, всю ее женскую жизнь:

– Одна только работа, заботы, лишения, подчинение суровому мужу. И вдруг этот муж начинает писать открытки изменнического содержания. В ходе слушаний однозначно установлено, что эта мысль пришла в голову именно мужу, а не жене. Все противоположные утверждения моей подзащитной во время предварительного следствия надлежит расценивать как ошибочно понимаемую жертвенность…

Что госпожа Анна Квангель могла противопоставить преступной воле своего супруга? – восклицает адвокат. – Что она могла сделать? За плечами у нее жизнь в услужении, она научилась только повиноваться, никогда не сопротивлялась. Она, так сказать, детище своего мужа, она слушалась его…

Прокурор сидит навострив уши.

– Высокий суд! Деяние, нет, пособничество такой женщины деянию полностью оценить невозможно. Как невозможно наказать собаку, которая по приказу хозяина ловит зайцев в чужих угодьях, так и эту женщину нельзя полностью привлечь к ответу за пособничество. Она – по той же причине – находится под защитой статьи пятьдесят первой, части второй…

Обвинитель опять перебивает его. Тявкает, что адвокат снова нарушил запрет суда.

Защитник возражает.

Обвинитель зачитывает из блокнота:

– Согласно стенограмме, защита заявила следующее: она – по той же причине – находится под защитой статьи пятьдесят первой, части второй. Слова «по той же причине» совершенно очевидно относятся к утверждению защиты о психическом заболевании семейства Хефке. Ходатайствую о решении суда!

Председатель Файслер спрашивает защитника, к чему относятся слова «по той же причине».

Адвокат объясняет, что эти слова относились к причинам, каковые будут изложены им ниже.

Обвинитель кричит, что в речи никто не ссылается на еще не сказанное. Ссылки можно делать лишь на уже известное, но не на неупомянутое. Ответ господина защитника есть не что иное, как сомнительная отговорка.

Защитник выражает протест против обвинения в сомнительной отговорке. И вообще, в речи очень даже можно ссылаться на то, что еще будет сказано, это всем известный ораторский прием, вызывающий интерес к предстоящему. Так, например, Марк Туллий Цицерон в своей знаменитой третьей филиппике…