Ганс Фаллада - Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Но Хете Хеберле было не до этого. Как ни жалела она портниху и как ни волновалась за нее, сейчас ей хотелось немедля вернуться домой. Когда видишь такое, всегда не терпится попасть домой. Поскорее убедиться, что там все в порядке. Глупо, понятно же, что глупо, а все равно спешишь. Чтобы собственными глазами увидеть: там ничего не случилось.

Но, увы, с зоомагазинчиком у Кёнигстор все же кое-что случилось. Ничего страшного, нет-нет, и тем не менее увиденное глубоко потрясло госпожу Хеберле, глубже многих событий за долгие годы. Она обнаружила, что рольставня опущена, а к ней прикреплена бумажка с дурацкой надписью, которая всегда ее бесила: «Сейчас вернусь». И ниже: «Хедвиг Хеберле».

То, что под запиской еще и стояло ее имя, что она должна еще и прикрывать своим добрым именем эту безалаберность и безответственность, оскорбило Хету Хеберле не меньше, чем вероломство Энно. Потихоньку сбежал и наверняка потом потихоньку снова открыл бы магазин, словом не обмолвившись о своем обмане. Ну не глупость ли, ужасная глупость, ведь кто-нибудь из постоянных покупательниц наверняка спросит: «Вчера закрылись после обеда? Уезжали куда-то, госпожа Хеберле?»

По коридорчику она проходит в квартиру. Затем поднимает магазинную рольставню, отпирает дверь. Ждет прихода первого покупателя, хотя нет, сейчас ей совсем не хочется, чтобы кто-то пришел. Какое предательство, да еще исподтишка – за все годы семейной жизни с Вальтером ничего подобного не бывало. Они всегда полностью доверяли друг другу, и ни один ни разу не обманул доверие другого. А теперь вот на тебе! Она же не давала ему ни малейшего повода!

Приходит первая покупательница, Хета ее обслуживает, но, когда, намереваясь дать сдачу с двадцати марок, выдвигает кассовый ящик, там пусто. А ведь перед уходом она проверяла, в кассе было достаточно мелочи, марок сто. Теперь же касса пуста. Хета берет себя в руки, достает деньги из сумочки, отсчитывает сдачу, всё! Звякает колокольчик, дверь закрылась.

Н-да, впору запереть магазин и побыть одной. Она вдруг вспоминает – продолжая обслуживать новых покупателей, – что в последнее время у нее уже раз-другой возникало ощущение, что с кассой что-то не так, что дневная выручка должна быть больше. Она тогда с досадой отмахивалась от таких мыслей. На что Энно деньги-то? Из дома он не выходил, все время был у нее на глазах!

Но сейчас она думает о том, что туалет ведь на общей лестнице и что Энно выкурил куда больше сигарет, чем было у него с собой в чемоданчике. Наверняка нашел в доме кого-то, кто приносит ему сигареты, купленные на черном рынке, не по карточкам, тайком от нее! Какой стыд, какой позор! Да она бы с радостью снабдила его сигаретами, если б он только заикнулся!

Все полтора часа до возвращения Энно госпожа Хеберле ведет тяжкую борьбу с собой. За последние дни она привыкла, что в доме опять есть мужчина, что она больше не одинока, что есть о ком позаботиться, о ком-то, кто ей по душе. Но если этот человек таков, как ей представляется сейчас, то она должна вырвать любовь из своего сердца! Лучше быть одной, чем жить в вечном недоверии и жутком страхе! Ведь теперь даже за угол к зеленщику не отлучишься, от страха, что он опять обманет!

Потом Хете приходит в голову, что раз-другой ей казалось, будто и вещи в бельевом шкафу лежат не так, как полагается. Не-ет, она должна выставить его, сегодня же, как это ни тяжело. Позднее-то будет еще тяжелее.

Но затем она думает, что стареет, что, наверно, это последний шанс избежать одинокой старости. После случая с Энно Клуге она вряд ли решится на новую попытку с каким-нибудь другим мужчиной. После ужасного, убийственного случая с Энно!

– Да, мучные черви снова в продаже. Сколько вам, сударыня?

Энно возвращается за полчаса до закрытия. Характерно, что, пребывая в растрепанных чувствах, Хета Хеберле только теперь спохватывается, что ему никак нельзя появляться на улице, очень ведь опасно: гестапо! Раньше она вообще об этом не думала, все заслонило его предательство. Да и что толку от предосторожностей, если в ее отсутствие он просто сбегает? А может, история про гестапо тоже вранье? От этого человека всего можно ожидать!

Разумеется, увидев поднятую рольставню, он сразу смекнул, что она в магазине. Входит с улицы, осторожно, с оглядкой лавирует в толпе покупателей, улыбается ей, будто ничего не произошло, и, уже на пороге комнаты, говорит:

– Сейчас приду помогать, босс!

Он и правда очень быстро возвращается, и волей-неволей, чтобы сохранить лицо перед клиентами, ей приходится разговаривать с ним, отдавать распоряжения, делать вид, будто ничего не случилось, – а ведь на самом деле ее мир рухнул! Но она сохраняет хорошую мину, даже откликается на его вялые шуточки, которых сегодня особенно много, и, только когда он направляется к кассе, резко бросает:

– Извини, сегодня я за кассой!

Энно, слегка вздрогнув, робко, искоса смотрит на нее – как побитый пес, да-да, в точности как побитый пес, думает она. Потом его рука ощупью лезет в карман, на губах возникает улыбка, да-да, он уже справился с ударом.

– Слушаюсь, босс! – гаркает он, щелкнув каблуками.

Покупатели смеются над смешным мелким мужичонкой, изображающим солдата, однако самой Хете не до смеху.

Но вот магазин закрыт. Еще час пятнадцать они усердно трудятся, целиком занятые кормежкой, поилками и уборкой, под конец не говоря почти ни слова, потому что все его попытки пошутить остались без поддержки.

Хета Хеберле стоит на кухне, готовит ужин. На сковороде жареная картошка, настоящая, превосходная жареная картошка, с салом. Сало она выменяла у одной из покупательниц на гарцскую канарейку. И радовалась, что приготовит замечательный ужин, ведь он любит вкусно поесть. Картошка уже зарумянилась.

Как вдруг она выключает газ под сковородой. Ей вдруг стало невмоготу дожидаться объяснений. Она идет в комнату, темная, грузная, прислоняется к печке и вопрошает почти угрожающе:

– Ну?

Энно сидит за столом, который накрыл для ужина, по обыкновению, насвистывает.

Услыхав грозное «ну?», он вздрагивает, встает, смотрит на темную фигуру:

– Да, Хета? Ужин скоро? Я здорово проголодался.

От злости ей хочется ударить его, этого типа, вообразившего, будто она готова молча проглотить такое предательство! Ишь как по-хозяйски держится этот господинчик, только потому, что спал с ней в одной постели! Ее обуревает непривычный гнев, настолько, что она бы с радостью тряхнула его хорошенько и вмазала по физиономии, да не один раз.

Но она сдерживается и только повторяет свое «ну?», еще более грозно.

– Ах вот оно что! Ты насчет денег, Хета. – Он лезет в карман и достает пачку купюр. – Держи, тут двести десять марок, а из кассы я позаимствовал девяносто две. – Он чуть смущенно смеется. – Так сказать, мой скромный приварок к общему котлу!